Король Солнца. История моды. Главный пижон XVII века - Людовик XIV (окончание) Война против всех

Творческие работы (эссе) Критерии оценки эссе: а) раскрытие смысла высказывания; б) представление и пояснение собственной позиции; в) использование исторических и обществоведческих терминов; г) конкретизация теоретических положений на исторических фактах и

Людовик обладал приятной, располагающей к себе внешностью и придворным шармом. В общении с придворными, министрами, дипломатами он выглядел всегда очень сдержанным и демонстрировал удивительную вежливость, в которой в зависимости от ранга, возраста и заслуг его визави различалось множество оттенков.

Он четко, свободно и ясно излагал свои мысли. Кроме того, у него была великолепная память, которая очень пригодилась ему, например, на заседаниях «Conseil d’En Haut», политически самой важной секции королевского совета, а также на многочисленных обсуждениях с министрами. Его поведение в обществе было осмотрительным, тактичным и в высшей степени умеренным. Однако эти характерные для короля достоинства на четвертом или пятом десятке его жизни если не исчезли совсем, то все же были значительно подавлены его убеждением в собственной политической непогрешимости. К негативным чертам его характера относилось также проявление явного эгоцентризма. Если, например, Кольбер открывал мануфактуру, то «король-солнце» (с 1662 г. Людовик XIV использовал солнце как свою эмблему) считал, что эта инициатива исходила от него. Он стремился внушить это всем. Скромность, без сомнения, не являлась его сильной стороной. По крайней мере, это относится к 1690- 1695 гг., когда он начал сильно преувеличивать свои достоинства.

Людовик XIV правил с необычным профессионализмом. Этот профессионализм основывался на природных способностях и на том практическом опыте, который Мазарини сумел передать ему, целенаправленно привлекая к участию в заседаниях и совещаниях королевского совета, а также многочисленных поездках по стране.

Многократно цитировавшаяся поговорка «Точность - это вежливость королей» в особой степени относится к Людовику XIV. Он был всегда пунктуален, слушал внимательно и не уставал на самых долгих заседаниях. Он обладал исключительно развитым чувством долга. Наряду с напряженной придворной жизнью король ежедневно посвящал от 5 до 10 часов, а впоследствии и больше, интенсивной работе за письменным столом и на конференциях. Он интересовался деталями происходивших процессов и всегда мог выделить существенное и основные направления развития. В этом ему помогали его политический инстинкт и способность к быстрому восприятию. Вместе с тем он был не очень силен в выдвижении собственных конструктивных идей. Отсюда попятно, что в области внутренней и внешней политики он следовал долгосрочной программе, некоему «Большому плану» (grand dessein). Людовик XIV проявлял себя как прагматик, который использовал текущие политические события в интересах короны и государства. При этом он никогда не выжидал, а старался создать благоприятную для Франции конъюнктуру, подавить в зародыше антифранцузские коалиции или - если для этого не было возможности - разгромить их превентивными военными акциями. Он всегда был тверд в вопросах сана, этикета и церемониала.

Все исследователи едины в том, что король был очень неравнодушен к славе. Лейтмотивом проходят в его «Мемуарах» и других документах такие понятия, как «мой сан, моя слава, мое величие, моя репутация». Личная слава, личное достоинство для Людовика XIV были связаны с властью и благополучием государства самым тесным образом. Но интересы государства всегда были выше интересов короля. Именно так следует понимать его утверждение: «Интересам государства принадлежит приоритет... Имея в виду государство, действуют для себя самого. Благополучие одного составляет славу другого». Хотя нельзя отрицать, что у Людовика XIV была тенденция приравнивать свою репутацию и свои интересы к государственным, все же - как показывает эта цитата - он был вполне способен видеть разницу между своей персоной и государством. Это различие он еще раз подчеркнул на смертном одре: «Я ухожу, но государство будет оставаться всегда».

Людовик XIV в большей степени был человеком поступка, чем абстрактных идей. Тем не менее в решении государственных вопросов он всегда придерживался нескольких общих принципов. Это были его глубоко прочувствованная ответственность за свои действия перед Богом, его высокое мнение о своих обязанностях как короля и его решимость всегда учитывать интересы государства. Уже отмечалось, какое большое значение он придавал своему личному авторитету и репутации государства у современников и потомков. Но такие взгляды были характерны не только для Людовика XIV. Они были широко распространены в то время как вне, так и в самой Франции.

Король активно участвовал в придворной жизни. Он был великолепным наездником и любил охоту.

Как кавалер он был образном. Он охотно танцевал, ценил театр и придворные праздники, Зато у него отсутствовали достоинства солдата и военачальника, хотя в ситуациях, связанных с опасностью для его личности, он выказывал замечательное бесстрашие.

Людовик XIV имел хорошую, здоровую конституцию, соединенную с исключительной силой воли. Со стоическим самообладанием он переносил сильные боли, моментами даже смертельные опасности. Эта черта характера проявилась еще в детстве, когда в ноябре 1647 г. он заболел ветряной оспой и некоторое время даже был под угрозой смерти. С удивительной выдержкой переносил он лечение, когда ему многократно отворяли кровь. По мнению многочисленных современников, он достиг преклонного возраста благодаря своему могучему организму, а не искусству врачей, которые опасными для жизни методами лечения могли доконать более слабого человека.

Версаль считается образцом двора и придворной культуры. Людовик XIV внес существенный вклад в создание мифа о Версале. Это повлекло за собой некоторое искажение реальности. Чтобы избежать подобных недоразумений, нужно постоянно помнить, что почти полувековой период личного правления короля не был единым. И при Людовике XIV двор вначале не имел постоянного местопребывания: Фонтенбло (1661, 1679), Лувр (1662- 1666) и Тюильри (1666-1671) в Париже, где он проводил зиму, Сен-Жермен-о-Лэ (1666-1673, 1676, 1678-1681) и Версаль (1674, 1675, 1677), который с 1682 г. стал постоянной резиденцией двора и правительства. Кроме того, двор пребывал до этого и в Шамборе на Луаре и в Винсенне. Примечательно, что Людовик XIV между апрелем 1682 г. и днем своей смерти был в Париже в общем сложности 16 раз с короткими визитами.

Сравнительно частая до 1682 г. смена местопребывания двора была сопряжена с большими расходами. Все, что было необходимо двору и делало его жизнь удобной, переносили из одного дворца в другой: мебель, белье, ковры, светильники, столовую посуду, кухонную утварь и т.п. До 1682 г. Людовик чаще всего находился в Новом дворце Сен-Жермен-о-Лэ, принадлежавшем Генриху IV, где родился его внук. Здесь он велел построить великолепную террасу длиной 2,5 км, с которой открывался беспрепятственный обзор окружающего ландшафта. По его указаниям, и Шамборе, Венсенне, Фонтенбло, Сен-Жермен-о-Лэ, Лувре и Тюильри были произведены значительные улучшения.

Перестройку и изменения оставшегося от Людовика XIII охотничьего дворца в Версале Людовик XIV начал уже в 1661 г. Прошло более 5 десятилетий, пока великолепный дворец был готов в своих основных частях. С начала своего царствования в 1661 г. король там находился, может быть, 20 раз. Первые изменения начались вскоре после смерти Мазарини и больше касались парковых насаждений, чем дворца. Знаменитый создатель парков Андре ле Нотр (1613 - 1700) с 1658 г. был назначен «генеральным инспектором зданий и парков короля».

Большие перестроечные работы ил новые сооружения начали приобретать форму лишь со второй половины 60-х г. и находились под непосредственным и постоянным контролем короля. В этом его поддерживал самый значительный и влиятельный министр Жан-Батист Кольбер (1619 - 1683). Ответственным за строительные работы во дворце был знаменитый Луи де Во (1612-1670). Многочисленными работами по украшению и интерьеру руководил Шарль ле Брун (1619 - 1690), командовавший целой армией художников, штукатуров, ковровщиков, скульпторов Версаля. Даже в 1685 г., когда двор уже давно находился в Версале (с 1682), на огромном дворцовом комплексе еще было занято около 36 тыс. рабочих и 6 тыс. лошадей.

Возведение ансамбля стоило примерно 77 млн. ливров. Между 1661 и 1683 гг. расходы на двор и королевские дворцы составляли 12 - 14% всех государственных расходов (от 10 до 15 млн. ливров в год). До 1684 г. было израсходовано на Версаль около 30 млн., Лувр - 10, разрушенный во время революции 1789 г. Марли - 7, Сен-Жермен-о-Лэ - 5 и заложенный в северо-западной части Версальского парка «фарфоровый Трианон» - 3 млн. ливров. В среднем расходы на Версаль с 1678 г. по 1682 г. составляли 3 853 000 ливров в год, а в 1685 г. - более 8 млн. Без сомнения, сооружение дворцового комплекса в Версале поглощало немыслимые суммы. И все же, бросая взгляд в прошлое, это можно рассматривать как рентабельные инвестиции. Единственный в своем роде по пропорциям, соединяя игру всех искусств, отражая культуру неповторимой эпохи, Версаль оказывает воздействие и через столетия.

В то время как в Германии расцвет придворной жизни происходил либо до, либо одновременно с переходом от патриархального государства к абсолютной монархии, во Франции этот структурный переход к моменту восшествия на престол Людовика XIV уже был завершен. Поэтому придворная политика «короля-солнце» в основном имела задачу не только укреплять эти завоевания, но и расширять их, придавая необходимый блеск. С этой точки зрения, двор служил королю инструментом контроля над мощной и влиятельной частью дворянства, «великих» страны, которые могли в своих провинциях мобилизовать значительные силы. Это высшее дворянство различными методами, в том числе раздачей прибыльных доходных мест и пепсин, привлекалось ко двору, где оно, учитывая высокие расходы на представительство и соответствующий их рангу образ жизни, все больше и больше зависело от короля.

Мадам де Ментенон (1635 - 1719) в 1678 г. оценивала минимальную сумму, необходимую бездетному дворянину с 12 слугами для жизни в Версале, в 12 тысяч ливров в год. Такие суммы длительное время могла тратить только небольшая часть дворянства. Таким образом, у двора была еще и задача как можно больше включать высшее дворянство в сферу влияния короля, привязывать его к личности короля через этикет, придворную жизнь и обусловленный ими контроль.

Королевский двор и находившиеся в его распоряжении дворцы, особенно Версаль как основная резиденция, в значительной степени служили тому, чтобы демонстрировать величие, власть и репутацию короля и монархии всему миру. Версаль с парковым ансамблем и проложенными через него при Людовике XIV каналами во всех своих деталях был рассчитан па производимое им впечатление. Например, знаменитая «лестница послов» во дворце, которая вела к парадным покоям. Она была из разноцветного драгоценного мрамора, и ее фрески изображали представителей всех народов мира. Эта лестница вела к величественному бюсту короля.

Наконец, король решил собрать вокруг себя лучших деятелей искусства, архитекторов, художников, поэтов, музыкантов и писателей Франции, а не только придворное общество. Людовик XIV преследовал при этом цель оказывать влияние на все искусство Франции, направлять его и использовать в интересах своей политики. В этом аспекте следует рассматривать поручение, данное Жану-Батисту Кольберу, организовать поощрение представителей литературы, искусств и науки и использовать их для прославления абсолютизма Людовика. Этой цели должны были служить также существовавшая с 1635 г. Французская академия, основанная Кольбером в 1663 г. «Academic francaise» в области культуры и науки, названная современниками «Малая академия», реформированная в том же году Академия живописи и ваяния, основанная Кольбером в 1666 г. Академия наук, созданная в 1671 г. Академия архитектуры, а также открывшаяся в 1672 г. Королевская академия музыки.

С 1683 по 1690 г. постепенно произошли изменения в специфическом значении и внешнем воздействии двора. Поверхностному наблюдателю-современнику превращения Версаля в 1682 г. в постоянную резиденцию двора казалось продолжением и кульминационным пунктом тенденции прошедших десятилетии. Но Версаль постепенно превращался в обманчивый, внешний фасад, потому что двор начал все больше отгораживаться от внешнего мира. Из Версаля по внешний мир поступало все меньше импульсов, он перестал задавать тон. После 1690 г. меценатство короля практически уже не имело значения. Жизнь из Версаля уходила, чтобы переместиться в Париж и провинциальные города. Причинами изменений были финансовые трудности из-за войн и экономических проблем, старение короля и не в последнюю очередь растущее влияние мадам де Ментенон.

Повседневная жизнь короля протекала в основном публично, среди большого придворного штата, насчитывавшего около 20 тысяч человек. К знатному придворному обществу в обширных замковых помещениях примешивались посетители, любопытствующие и большое число просителей. В принципе каждый подданный мог воспользоваться правом передать королю прошение. С 1661 г. Людовик XIV поощрял эту практику. Монарх видел в этом возможность познакомиться с непосредственными заботами и нуждами своих подданных. Позднее в Версале каждый понедельник и помещении королевской гвардии выставляли большом стол, на который просители складывали свои письма. До 1685 г. маркиз де Лувуа (1641-1691), государственный секретарь по военным делам и министр (с 1672 г.) был ответственным за дальнейшее прохождение этих прошений. Они обрабатывались государственными секретарями и, снабженные соответствующим рапортом, передавались королю, который выносил решение по каждому случаю лично.

При дворе организовывались большие праздничные представления, театральные и музыкальные спектакли, но было много и других возможностей развлечься. Наряду с большими великолепно поставленными праздничными представлениями в памяти придворного общества, благородных семейств Парижа и потомства остались «Большая карусель» в Тюильри в июне 1662 г., устроенный в садах Версаля весной 1664 г. многодневный придворный праздник «Забавы заколдованного острова», «Большой дивертисмент» 1668 г., а также «Версальский дивертисмент» июля и августа 1674 г. Увеличение числа участвовавших в этих празднествах придворных позволяет ясно увидеть растушую привлекательность двора. Если в 1664 г. на празднике «Забавы заколдованного острова» присутствовало лишь около 600 «куртизанов», то 4 года спустя на празднествах по случаю заключения Аахенского мира их было уже более 1500 (кстати, была представлена комедия Мольера «Жорж Данден»). В 1680 г. в Версале в качестве долговременных гостей жило около 3000 дворян. Приток дворян, а также растущее число придворного персонала и прислуги вызвали необходимость расширения официально основанного в 1671 г. города Версаля.

Король вызывал робость у тех, кто мог наблюдать его только издали и поэтому плохо его знал. Но если этот барьер был преодолен, то перед собеседниками представал любезный монарх, обладавший в высшей мере не только тактом, но и юмором. Несмотря на все границы, устанавливавшиеся этикетом, Людовик XIV старался не терять дружеских отношений. Такие отношения он поддерживал, например, с Мазарини, Кольбером, Лувуа, герцогом Сент-Эньяном (1607 - 1687), со своими министрами, «первыми камердинерами», а также «обер-интендантом музыки короля» Жаном-Батистом Люлли (1632- 1687), который, как говорили, мог позволить себе почти все, и со знаменитым комедиографом Жаном-Батистом Покленом, прозванным Мольером (1622- 1673) и др.

Длительные близкие отношения с Кольбером основывались в первую очередь на неограниченном доверии, которое питал к нему Людовик XIV. Министр постоянно доказывал свою скромность и преданность, то, что он достоин доверия. Он проявил, себя верным слугой короля не только при исполнении политико-административных функций, но и в особых случаях, касавшихся личной жизни короля. Так, известно, что каждый раз, когда мадемуазель де ла Вальер (1644 - 1710), метрессе короля, предстояли роды, он делал все необходимые приготовления. Прежде всего он заботился о том, чтобы к участию привлекались только надежные люди, чтобы ничего не стало известно общественности. Позднее, когда Ла Вальер утратила благосклонность короля и ее место заняла маркиза де Монтеспан (1641 - 1707), жена Кольбера заботилась о воспитании детей ла Вальер, тогда как самому Кольберу вновь пришлось взять на себя роль доверенного короля в делах с Монтеспан. Через него происходила переписка короля и с временными метрессами.

Осложнение отношений между королем и Кольбером произошло из-за обострявшегося соперничества между генеральным контролером финансов и Лувуа, которое в конце концов переросло в открытую напряженность между двумя министрами. То, что у Людовика XIV можно было быстро впасть в немилость, показывает пример государственного секретаря по иностранным делам Симона Арнольда, маркиза де Помпонне (1618-1699), который в ноябре 1679 г. внезапно был отправлен в отставку. Тут сыграли свою роль и Кольбер с Лувуа. Король обвинил Помпонне в слабости и слишком большой уступчивости, проявленных во время мирных переговоров в Пимвегене (1678/79).

Образ жизни короля и его дела с метрессами резко критиковали уважаемые духовные лица, иногда даже в присутствии всего двора. В своих мемуарах Людовик XIV признавался дофину, что этим он подавал дурной пример, которому не нужно следовать. Прежде всего король предостерегал дофина от того, чтобы он не забрасывал государственные дела из-за любовных историй. Король ни в коем случае не должен позволять своей метрессе оказывать на него влияние н политических решениях. В остальном в подобных делах король должен по возможности проявлять как можно больше сдержанности. Этого Людовик XIV придерживался во всех своих любовных делах между 1661 и 1683 г. Так, например, пока была жива королева Мария-Терезия (1638 - 1683), он посещал ее каждую ночь.

Точное количество любовных историй короля является тайной. Наиболее известны его романы с незамужней Луизой-Франсуазой де ла Бом ле Бланк, позднее герцогиня де ла Вальер (1644 - 1710) и с замужней Франсуазой-Атенаис де Рошешуар, маркизой де Монтеспан (1641 - 1701). Плодом отношений с ла Вальер, которые продолжались, вероятно, с 1661 по 1667 г. стало четверо детей, из которых выжили двое. Мадемуазель де Блуа оказалась юридически узаконена тем, что ее мать получила титул герцогини ла Вальер. В январе 1680 г. на ней женился Луи Арман де Бурбон, принц Конти (1661 - 1709). Сын, Луи де Бурбон, граф Вермандуа (1667 - 1683) был узаконен в феврале 1669 г. и в ноябре того же года ему было присвоено звание адмирала Франции.

Маркиза де Монтеспан с 1667 по 1681 г. подарила королю восемь детей, из которых четверо достигли зрелого возраста. Луи-Август де Бурбон, герцог де Мень (1670 - 1736) был узаконен в декабре 1673 г. Вскоре после этого он получил высокие воинские знания. Его родившаяся в 1673 г. и узаконенная сестра Луиза-Франсуаза де Бурбон, мадемуазель де Нант, в 1685 г. вышла замуж за Людовика III, герцога Бурбон-Конде. Ее родившаяся в 1677 г. и узаконенная в 1681 г. сестра, Франсуаза-Мари де Бурбон, названная, как и ее сводная сестра, мадемуазель де Блуа, в феврале 1692 г. вышла замуж за Филиппа II, герцога Орлеанского (1674 - 1723), впоследствии регента. Последний ребенок от этой связи, Луи Александр де Бурбон, граф Тулузский (1676 - 1737), узаконен в 1681 году, через два года получил звание адмирала Франции, а в 1694 г. - герцога и пэра Дамвиля. Как показывают эти факты, Людовик XIV проявлял большую отцовскую заботу о своих незаконнорожденных детях.

Не было сына, который выказал бы большее почтение своей матери за всю свою жизнь.

Шарль Перро

Людовик XIII (1601—1643, король с 1610 года) и Анна Австрийская (1601—1666) оба были любимы своим старшим сыном и почитаемы им, но влияние каждого из них на судьбу Людовика XIV было различным.
Придворные смотрели на больного и слабого Людовика XIII прямо скажем не с особым восхищением. Впрочем, король отвечал им тем же, зачастую избегая придворного общества и проводя дни напролёт на охоте в компании избранных кавалеров. Как писал герцог де Ларошфуко, «это человек слабого здоровья, измученный охотой, что значительно увеличивало недостатки его характера: он был суров, недоверчив, людей не любил; хотел, чтобы им руководили, и плохо сносил это. Ум его был мелочен, и о войне он, король, знал не больше простого офицера». Не совсем правдоподобное описание Людовика XIII, короля, которого современники незаслуженно считали слабохарактерным человеком и посредственным правителем. К сожалению, им вторят и многие историки. Кстати, например, кардинал де Ришельё, знавший Людовика наверняка лучше многих придворных, писал о его упрямом и несгибаемом характере. В детстве маленький Людовик как-то не подчинился своему отцу: «Наследник престола наотрез отказался, как его ни уговаривали, перепрыгнуть через ручей в парке Фонтенбло, что привело Короля (Генриха IV. - М.С.) на глазах придворных в такое бешенство, что если бы ему не помешали, он схватил бы его и стал макать в воду».

Король Людовик XIII. Работы Филиппа Шампеня.

Людовик Справедливый должен стоять в ряду самых великих правителей Франции. Однако подобный портрет указывает на то, каким видели этого монарха его приближённые.
С одной стороны, король любил своих сыновей - дофина Людовика Богоданного и его младшего брата Филиппа Французского, герцога Анжуйского - он радел об их будущем; с другой, он по-прежнему питал чувства недоверия и неприязни к своей супруге. Порой Людовик XIII, гордившийся своим первенцем, ревновал его к матери.
Несмотря на все внутрисемейные перипетии, в атмосфере которых прошли первые годы жизни будущего Людовика XIV, он всегда чтил и уважал память родителя, умершего в 1643 году. Чувство глубокого почтения к отцу, Людовик сохранил до конца своих дней. Хоть Людовик XIV и знал его очень мало, каких-то четыре с половиной года, умирая, он приказал положить своё сердце рядом с сердцем родителя, у иезуитов на улице Сент-Антуан.
Другой пример сыновнего почтения Людовика XIV к отцу - Версаль. Меланхоличный Людовик XIII любил уединение, придворные увеселения и жизнь в шумном Париже никогда не прельщали его. Поэтому король выбрал скромную деревушку близ Парижа, где в 1623 году приказал построить для себя небольшой охотничий домик, где он мог бы отдохнуть после изнуряющей охоты. Домик был настолько скромным, что никак не мог претендовать на статус королевской резиденции. В Версале Людовика XIII даже не было апартаментов для Анны Австрийской. Замок был скромный, как и его владелец. По словам маршала де Бассомпьера (1579—1646), таким сооружением «и простому дворянину не стоило бы гордиться». Как подметил историк Ф. Боссан, в 20-е годы XVII века Версаль напоминал скорее подсобное строение, чем жилище. Но сын Генриха IV любил частенько наезжать туда с небольшой группой придворных.
Позднее, в 1631 году, Людовик XIII приказал перестроить и расширить Версаль, добавив к нему четыре небольших угловых павильона и отделав фасад строения красным кирпичом. Рядом с замком был даже разбит небольшой парк, который потом станет самым большим парковым ансамблем Европы. Таким образом, Версаль превратился в замок, вполне приличествующий дворянину. Сен-Симон заблуждался, называя уже этот Версаль, образца 1631 года, «карточным домиком».
Уже в юности Людовик XIV выказал страсть к охоте, не меньшую, чем его родитель. Это заставило его обратить свой взор на Версаль отца, который был очень удобно расположен. Со временем молодой король понял, что там он мог бы придаваться не только удовольствиям богини Дины, но и дать волю своему сердцу и чувствам, возникшим к мадемуазель де Лавальер. Только в удалённом от Лувра и Сен-Жермена Версале, который король в первые годы своего самостоятельного правления посещал лишь с избранными придворными и дамами, любовники могли укрыться от многочисленных соглядатаев и сплетников.

Версаль в 1668 году, после первой строительной кампании. Работы Пьера Пателя.

Обживая отцовский замок, Людовик XIV, который уже с детства начал проявлять индивидуальность практически во всём, первым делом приказал переделать его внутренние помещения. Фасад здания какое-то время оставался нетронутым, однако вскоре и он претерпел первые изменения, пускай и незначительные. По всему периметру замка был сделан балкон. К замку своего отца Людовик XIV добавил два новых крыла со стороны переднего двора: в одном он поместил конюшни, в другом - службы.
Позднее, в 1668—1670 годах, Версаль претерпит более серьёзные изменения, возможно, что уже тогда Людовик начал задумываться о том, чтобы сделать из него свою главную резиденцию. Хотя ошибочно полагать, что король взял в одночасье и начал строить грандиозный дворцовый комплекс: Версаль, каким мы его знаем сегодня, создавался на протяжении тридцати лет, стройка продвигалась поэтапно. Но уже во время разработки первых проектов король запретил своему главному архитектору Луи Лево (1612—1670) и его команде разрушать дворец Людовика XIII. И это, несмотря на многочисленные уговоры со стороны архитекторов. Все как один, во главе с Лево, пытались уговорить монарха согласиться с их доводами: кирпичный замок покойного короля не вписывался в интерьер новой роскошной резиденции, которая должна быть возведена в камне. Но Людовик был не приклонен. Согласно воспоминаниям Шарля Перро, руководившего в те годы строительным ведомством королевства, архитекторы «находили, что малый замок не имеет никаких согласований, никаких соответствий с новым зданием»:

«Королю предлагали сломать этот маленький замок и на его месте возвести сооружения той же природы и симметрии, что и только построенные. Однако король не соглашался. Ему докладывали, что большая часть превратится в руины, - он приказывал перестроить то, что в этом нуждалось. И спокойно говорил, что можно сломать всё вокруг, но потом перестроить снова так, как было, ничего не меняя».

Есть предположение, что король сохранил отцовский замок потому, что хотел избежать лишних расходов.
Несмотря на то что Людовик XIV очень мало знал своего отца, у него были причины восхищаться им самим, его деяниями, вехами его правления, ведь именно при Людовике XIII начали закладываться основы того государства, над созданием которого впоследствии работал его наследник. Конечно, многое было бы невозможным без участия кардинала де Ришельё, но отрицать заслуги и роль Людовика XIII тоже не стоит.
Кроме того, он был истинным королём-воином, который большую часть жизни провёл в военном лагере и принимал участие в сражениях. Например, Филипп IV Испанский вообще ни разу не командовал армией и не одевал латы (разве что во время позирования для портретов Веласкесу). Более того, в тылу властелин Испании оставался не по собственной воле, а покорно слушаясь своего министра-фаворита графа-герцога Оливареса (1587—1645). Любовь к походной жизни во многом отразилась на вкусах и предпочтениях Людовика XIII: он был неприхотлив в быту и еде (даже живя во дворце, король сам себе заправлял постель). Известен случай, когда, проголодавшись в дороге, Людовик XIII со свитой остановился у постоялого двора, сам приготовил яичницу (король был прекрасным кулинаром), подкрепился сам и угостил приближённых.

Архитектор Луи Лево.

Другим увлечением этого короля была охота (неслучайно именно соколиной охоте Людовик XIII посвятил «Мерлезонский балет» из 16 актов, поставленный 15 марта 1635 года в Шантийи). Впоследствии Людовик XIV унаследовал эту страсть от своего отца, правда, с охотой, впрочем, как и с войной, он поступил по-своему. Если Людовик XIII предпочитал охотиться с несколькими компаньонами, отдавая приоритет самому процессу, а не атрибутике, то его сын, напротив, превратил охоту (а затем и войну) в настоящее придворное развлечение с участием дам. Если не считать последних лет жизни, когда организм Людовика XIII был истощён тяжёлыми недугами, он всегда был человеком закалённым и физически развитым.
А что дела государственные? И здесь маленькому дофину было чему поучиться у этого «безвольного» монарха (увы, но даже в современной историографии продолжает бытовать мнение о том, что Ришельё, обладая всей полнотой власти, якобы отодвинул слабого и нерешительного короля на второй план). Например, Людовику XIV наверняка рассказывали о том, что Генрих IV брал своего первенца на заседание Государственного совета с восьми лет. Так что не так уж и скуден был образ царственного родителя, скончавшегося столь рано.
Некоторые историки придерживаются того, что Людовик XIII не был отцом Людовика XIV (сомневаться в том, что Филипп Орлеанский его сын не приходится, так как принц внешне сильно похож на отца). Кого только не прочили в возможные отцы Людовику XIV (среди претендентов называли и графа де Рошфора, и герцога де Бофора), но самыми излюбленными кандидатурами пока остаются кардинал Ришельё и кардинал Мазарини. Однако и эти версии не выдерживают никакой критики. Кандидатуру Ришельё можно отбросить сразу, поскольку в конце 30-х годов XVII века кардинал был уже достаточно больным человеком. Вряд ли он мог рассчитывать на то, что может дать здоровое потомство. К тому же, согласно ещё одной популярной теории, из поколения в поколение в роду Ришельё передавалось безумие. Зная это, главный министр короля Франции, желая королевству только добра и процветания, не стал бы так намеренно «портить» кровь правящей династии. Кроме того, не стоит забывать, что Анна Австрийская и Ришельё тогда находились в состоянии «холодной войны», вряд ли они смогли бы договориться, тем более в столь деликатном вопросе.
Мазарини. Как пишет английский историк Э. Леви, Ришельё понимал, что только появление прямого наследника могло спасти Францию от наследования трона Гастоном, а значит, и от гегемонии Габсбургов на Европейском континенте (Гастон относился к прокатолической, а значит, происпанской партии и не раз пытался договориться с Филиппом IV, тем самым совершая государственную измену). А поскольку король и королева долгое время не имели интимных отношений (в 1637 году скандал с испанскими письмами только усилил кризис между супругами), кардинал предложил иной выход. Он познакомил Анну Австрийскую с итальянским прелатом Мазарини, который уже тогда состоял на его службе. Ришельё весьма порадовался тому, что итальянец понравился королеве. Мазарини тоже влюбился в Анну Австрийскую, о чём свидетельствовали многочисленные подарки (ароматизированные перчатки, масла и духи, которые он присылал ей из Италии), которыми протеже всесильного министра заваливал супругу Людовика XIII.

Мраморный двор Версальского замка. Современная фотография.

С середины 30-х годов, согласно Э. Леви, отношения Анны Австрийской и Мазарини превратились в серьёзную любовную связь. Честно говоря, такое утверждение более чем сомнительно. Как верно заметил французский историк П. Губер, тому нет ни одного документального свидетельства. Судите сами, читая воспоминания современников, узнаёшь о характере привязанности Людовика XIII к девицам Лафайет и д’Отфор, об его отношениях с фаворитами (де Люинем, Сен-Симоном, Сен-Маром и так далее). Трудно представить, что царедворцы оставили бы без внимания «серьёзную любовную связь» королевы с итальянским дворянином или не заметили её, тем более, что согласно придворным правилам королева практически никогда не оставалась одна, в том числе и ночью. А после скандала с испанскими письмами Анна Австрийская и вовсе была окружена многочисленными шпионами, которые следили за ней.
Предлагаем проанализировать театральный репертуар того времени, который может послужить любопытным источником, пускай и косвенным. В 1640 году в честь рождения Филиппа Анжуйского Ришельё пригласил королевскую чету и придворных в Пале-Кардиналь на премьеру трагедии «Мирама», в которой был разыгран сюжет романа Анны Австрийской с премьер-министром Англии Бекингемом (1592—1628), со времён коего минуло пятнадцать лет. История довольно старая, но в своё время она сильно взволновала двор. С трудом верится, что кардинал - автор измены королевы (если следовать версии Э. Леви) - сам делал подобные намёки в присутствии как её самой, так и Людовика XIII, который, как известно, был очень ревнив и щепетилен в вопросах чести и морали. Если бы всё было так, как предположил Э. Леви, то подобные намёки могли бы стоить Ришельё не только министерского кресла.
Несколькими годами раньше, в марте 1638 года, когда королева была уже на чётвертом месяце беременности, при дворе был поставлен «Балет о свадьбах без отвращения и без наставления рогов». Опять же, если бы ребёнок был зачат не от короля, а от кого-то другого, то вряд ли эту тему затрагивали бы так явно. Тем более что Людовик всегда принимал активное участие в балетных постановках. Даже если он сам не выходил на сцену, то активно занимался организаторскими вопросами (сочинял музыку, продумывал декорации и костюмы).

Анна Австрийская в 1622 году. Работы Питера Пауля Рубенса.

Согласно Э. Леви, с 1624 года нет свидетельств тому, что король и королева вступали в интимные отношения. Но это не так. В своей книге «Повседневная жизнь французов в эпоху Людовика XIII и Ришелье» Е. Глаголева рассказала о том, какие усилия принимали царственные супруги, чтобы завести долгожданного ребёнка. По совету врача Бувара супруги ездили на воды в Форш (Нормандию): считалось, что тамошний железосодержащий источник излечивал от анемии. Кроме того, в 1633 году Анна Австрийская совершила паломничество в небольшую деревеньку в области Бри, чтобы посидеть на могиле святого Фиакра. Разочаровавшись в силе святого Фиакра, королева обратилась к святому Норберту. Этот кельнский каноник был дружен со святым Бернаром; говорили, что до своего обращения к вере он прославился как «сексуальный гигант» и имел много побочных детей. В 1637 году Людовик XIII принёс обет, вверив королевство под покровительство Богородицы. Наивно полагать, что, прилагая такие старания, король и королева не исполняли супружеских обязанностей.
Как отмечает ведущий отечественный специалист по эпохе Людовика XIV В.Н. Малов, в характерах отца и сына было некоторое сходство: подобно Людовику XIII, и в отличие от деда, яркого экстраверта Генриха IV, Людовик XIV был интровертом, человеком, углублённым в себя, склонным к скрытности и сдержанности во внешнем выражении чувств.
В 1643 году венецианский посол Джюстиниани увидел в четырёхлетнем мальчике будущего выдающегося правителя: «Государь благородного вида и полный величия». В 1648 году, когда Людовику не исполнилось и десяти лет, другой венецианец написал: «Красота, спокойствие и важность придают совершенство его внешности, его лицо являет серьёзность и строгость. Меланхолия властвует над ним в том возрасте, который обычно полон живости». На людях Людовик явно был серьёзен не по летам. Правда, есть и свидетельства обратного. Например, говорили, что когда актёр комедии dell’arte и создатель образа Скарамуша Тиберио Фьорелли садил маленького дофина к себе на колени и подкидывал его, то добивался большого успеха у будущего монарха. Когда Людовику было два года, он писал на итальянского актёра и сильно смеялся.
В своей речи на закрытии Генеральных штатов 1614—1615 годов епископ Люсонский обратился к Марии Медичи с такими словами: «Счастлив Король, которого Бог награждает матерью, горячо любящей его, заботящейся о его Государстве и имеющей опыт управления его делами». Увы, но в отношении королевы-регентши Марии Медичи это были не более чем комплименты. Вдова Генриха IV не любила своего первенца, поэтому не столько занималась его воспитанием, становлением личности будущего правителя, сколько её подавлением. Чего не скажешь об Анне Австрийской, которой можно было смело переадресовать похвалы кардинала Ришельё.
Анне Австрийской суждено было сыграть более значительную роль в жизни своего старшего сына. Для того чтобы занять подобающее место в истории и быть интересной не только современникам, но и потомкам, королева была наделена многими подходящими качествами.

«Из всех людей, которых я когда-либо встречал, - писал кардинал де Рец, - у королевы было достаточно ума, чтобы не выглядеть глупой в глазах тех, кто её знал. В ней было больше язвительности, чем высокомерия, больше высокомерия, чем величия, она была скорее манерна, чем глубока, скорее неумела с деньгами, чем щедра, скорее щедра, чем алчна, скорее привязчива, чем страстна, скорее несгибаема, чем горда, дольше помнила обиды, чем добрые дела, она в большей степени хотела выглядеть благочестивой, чем была ею, она была скорее упряма, чем тверда, скорее посредственна, чем талантлива».

Типичный словесный портрет эпохи Барокко; он скорее запутывает, чем рассказывает о человеке. Не менее острый на язык Сен-Симон так писал о связи малолетнего Людовика XIV и Анны Австрийской: «Король чуть ли не с рождения был обезволен коварством матери, которая сама хотела править, а ещё более - своекорыстными интересами злокозненного министра, тысячекратно рисковавшего благом государства ради собственной власти». Если не обращать внимания на язвительный тон этого высказывания, то, по сути, оно верно. Именно эти два иностранца: гордая и унижаемая долгие годы собственным мужем испанка и умный, хитрый итальянец - стали правителями Франции и воспитателями её короля.

Анна Австрийская в 1660 году.

В противовес де Рецу (который в годы регентства Анны Австрийской был её политическим противником) герцог де Ларошфуко писал о королеве, что «она была очень хороша собой, добра, нежна и очень галантна; в ней не было ничего фальшивого - ни в характере, ни в уме. Она отличалась большой добродетелью».
Положение полуопальной королевы, прожившей практически всё супружество под угрозой развода и монастыря, изменилось с рождением долгожданного наследника. Доселе постылая бездетная супруга короля вдруг стала матерью младенца мужского пола, а значит, и наследника престола. И это после двадцати лет бездетного брака. Поэтому-то рождение Людовика XIV было воспринято французами как настоящее чудо, а Анна Австрийская явилась сопричастной явленному Франции чуду. Кто бы мог подумать, что буквально через два года она, словно в подтверждение последнего, родит королю ещё одного сына, будущего Месье. Согласно традиции регентство при несовершеннолетнем короле Франции принадлежало его матери, и умиравший Людовик XIII при всей его неприязни к супруге не мог её нарушить. Тем более что у него не было иного выбора, так как Гастон Орлеанский часто являлся оппозиционером своего брата и его главного министра. В 1642 году Месье в очередной раз принял участие в заговоре против своего брата.
Воспитание, данное Анне Австрийской при строгом испанском дворе, давало о себе знать и в последующей её жизни. Уже будучи супругой короля Франции, она не пропускала ни одного поста, ни одного большого религиозного праздника, еженедельно причащалась, постоянно посещала монастыри, особенно основанный ею и перестроенный в ознаменование рождения первенца парижский Валь-де-Грас. К подобной регулярности в исполнении религиозных обрядов она приучила и Людовика XIV.
Мальчик не был обделён материнской любовью. «Она растила их подле себя с материнской нежностью, - писала м-м де Лафайет об отношении Анны Австрийской к детям, - вызывавшей порой ревность тех, с кем они делили свои удовольствия». Когда Людовик болел, мать не отходила от его постели. Он отвечал ей столь же сильной любовью и привязанностью. Уже став полновластным правителем, Людовик по привычке побаивался её упреков за свои амурные похождения. Смерть Анны Австрийской, мучительно умиравшей от рака груди в начале 1666 года, он пережил как огромное горе: «Не в силах после этого несчастья выносить вид Лувра, где произошло это несчастье, я тут же покинул Париж и уехал в Версаль, где мне было легче уединиться», - писал Людовик XIV.
Король обращался к примеру матери и в годы своей старости: когда его морганатическая супруга мадам де Ментенон уговаривала закрыть придворный театр как заведение слишком легкомысленное для набожного монарха, Людовик отказал ей, сказав, что его покойная мать всегда любила театр, но от того не утратила добродетели.
Шарль Перро, имевший возможность наблюдать некоторые моменты общения короля и его матери, писал, что «не было сына, который выказал бы большее почтение своей матери за всю свою жизнь».
В посмертной речи, посвящённой Анне Австрийской, Гийом Лебу, епископ Дакса, говорит о нежной привязанности, которая всегда объединяла королеву-мать и Людовика XIV: «Господу было угодно создать два несравненных сердца, сердце матери и сердце сына, и когда говорят о сердце Анны Австрийской, то говорят о его нежности: никто не может быть лучшей матерью - tam mater nulla. А когда говорят о Людовике, то говорят о его уважении и любви: никто не может быть лучшим сыном - tam filius nemo».