Look homeward angel перевод названия. Журналист и писатель Том Вулф: биография, творчество и интересные факты. Томас Вулф - цитаты

28.01.2024

Эта книга открывает русскому читателю еще один мощный талант, рожденный в плодотворнейшее для американской литературы двадцатилетие между двумя мировыми войнами. Шервуд Андерсон, Ф. Скотт Фицджеральд, Драйзер периода «Американской трагедии», Синклер Льюис - автор «Бэббита» и «Главной улицы», молодой Фолкнер, молодой Хемингуэй, молодой Стейнбек и, наконец, Томас Вулф - все они, вслед за Твеном, заново перепахали литературную почву Америки, стремительно вывели американскую прозу на скрещение мировых духовных магистралей. По сути своей - реалисты, кровно связанные с жизнью страны, все они были удивительно несхожими художниками. Каждый из них писал свою Америку, и все вместе создали грандиозный портрет Америки первых десятилетий XX века - с ее горизонтами и духотой, натиском и блужданиями, жестокими горестями и неукротимыми надеждами. В этой плеяде мастеров и новаторов Томас Вулф кажется самым «немастеровитым», неровным, - в каком-то смысле он остался в истории американской литературы «вечным юношей». Но не было среди его современников, да и писателей последующих поколений, человека, для которого эта цель - создание портрета Америки - в такой степени стала смыслом и содержанием короткой жизни, наполненной поистине яростным литературным трудом.

Как летописцу Вулф у посчастливилось: он пришел в литературу в год исторического перелома всей жизни американской нации. «Взгляни на дом свой, ангел», объемистый роман никому не ведомого молодого автора, вышел в издательстве Скрибнерс в начале октября 1929 года - за считанные недели до краха нью-йоркской биржи. Много позже, возвращаясь к этой поре своей жизни, Томас Вулф говорил: «Я не сознавал тогда, что 1929 год, который так много значил непосредственно и лично для меня, должен был стать таким значительным, роковым годом для всей страны». Экономический кризис в Соединенных Штатах, разрастание фашизма в Европе - вот две темы, настойчиво звучащие в позднем творчестве Вулфа. Он умер за год до начала второй мировой войны, предчувствуя приближение катастрофы и упорно повторяя свой символ веры, обретенный в мучительных и страстных размышлениях: «Я считаю, что Америка заблудилась, но я верую, что она выйдет на истинный путь».

Художник необычайной раскрытости, обнаженной восприимчивости ко всему, что происходит вокруг, Томас Вулф с самого начала проявлял огромный интерес к явлениям социальной жизни; с годами набирал силы и его незаурядный сатирический дар. Однако по внутреннему складу и темпераменту Вулф был прежде всего лириком, и мир существовал для него как нечто глубоко личное, как родина - или место ссылки - романтической души поэта. В лучшем, что создал Вулф, всегда возникает этот особый сплав интенсивного мятущегося лиризма, поэтического пафоса - и суровой эпичности зоркого реалиста, сатирика, человека, глубоко встревоженного социальными бедствиями эпохи.

Томас Вулф считается автором четырех романов: «Взгляни на дом свой, ангел» (1929), «О времени и о реке» (1935) и посмертно изданных «Паутина и скала» (1939) и «Домой возврата нет» (1940). Но, по существу, он всегда работал над одним монументальным произведением-историей своего лирического героя. В первых двух книгах и внешне, и по жизненным обстоятельствам герой максимально приближен к автору и зовется Юджином Гантом; начиная с «Паутины и скалы» главное действующее лицо получает имя Джордж Уэббер и наделяется диаметрально противоположной внешностью, правда, столь же необычной. Но если исключить некоторые варианты и повторы, то вся история героя развертывается последовательно, от книги к книге. Это не только цепь событий, вплотную следующих за биографией самого Вулфа, но и биография духа, повествующая о бурном «воспитании чувств», о любви и ненависти, о страстной привязанности к родине и бегстве от нее и, наконец, о том, что точнее всего будет назвать старомодным выражением «творческие муки писателя».

Вулф был на редкость откровенен во всем, что касалось его профессиональных принципов, методов и трудностей. В нем жила потребность «выводить наружу» все эти проблемы, и говорит он о своей работе с наивной безоглядностью, подчас высокопарно, охотно пользуясь такими уподоблениями, как «лава», «поток», «вулканическое извержение». Но дело в том, что Вулф, во-первых, ничуть не самодоволен, наоборот, относится к себе беспощадно, а во-вторых, совершенно точен. Именно так он и писал, не различая дня и ночи, заполняя ящики, чемоданы, громадные коробы из-под книг (специально взятые в издательстве) тысячами страниц рукописного и машинописного текста, зная, конечно, что лишь небольшая часть этих залежей реально «пойдет в дело». А затем из глыб этой окаменевшей лавы Томас Вулф и энтузиасты-редакторы высекали, обтесывали, собирали воедино фрагменты и части, которым суждено было образовать отдельные книги. Романы «Взгляни на дом свой, ангел» (единственное произведение, которое Вулф представил в издательство в законченном, на его взгляд, виде) и «О времени и о реке» обрабатывались автором и редактором издательства Скрибнерс Максуэллом Перкинсом почти по году каждый. Две последние книги были подготовлены к печати редактором издательства Харпер Эсуэллом, с участием Перкинса, таким же образом. Томаса Вулфа тогда уже не было в живых. Доныне в американском литературоведении существует мнение, что, быть может, и не следовало выкраивать из миллиона с лишним слов неопубликованного рукописного наследия писателя именно эти две книги, поскольку неизвестно, как построил бы их сам Вулф (он успел передать Эсуэллу лишь общий план - контур повествования). Может быть, следовало, ничего не додумывая и не комбинируя, опубликовать целый ряд маленьких повестей и отрывков, не связывая их между собой? Но большинство исследователей творчества Вулфа убеждено в том, что все было сделано правильно, несмотря на неизбежные композиционные просчеты и натяжки. Ведь Томас Вулф оставил не рассказы и повести (написанные им рассказы и повести именно в этом виде и публиковались), а книгу, как он называл ее. Замыслы его были обширны - эпопея должна была включать по меньшей мере еще шесть книг, действие которых охватило бы примерно полтораста лет истории Америки. Посмертное издание двух романов было завершением хотя бы части этих планов. Что еще важнее, в этих книгах Вулф предстает как художник и человек, идущий к зрелости.

Личность Томаса Вулфа «спроецирована» Вулфом-художником на громадном полотне его повествования. Но и сам Вулф, прототип Ганта и Уэббера, был фигурой немалых масштабов во всех своих привлекательных свойствах и недостатках. Человек очень эмоциональный, всегда следующий диктату своей натуры - открытой, доверчивой, но в высшей степени эгоцентричной, порой болезненно мнительный, он много давал близким людям, еще больше требовал и бывал способен на бессознательную жестокость. Важные для него человеческие связи обычно заканчивались драматическим разрывом; несмотря на большую общительность, Вулф, по существу, был очень одинок. Личная судьба его сложилась трудно и неустроенно.

Томас Вулф родился 3 октября 1900 года в Эшвилле (Северная Каролина) - небольшом городке, окруженном горами. Мать Вулфа, Джулия Уэстолл, была местной уроженкой, выросла в огромной фермерской семье, которая вела жестокую борьбу за существование. Предки Джулии были выходцами из Ирландии и Шотландии; во время Гражданской войны мужчины из семейства Уэстоллов сражались против армии Севера. У. -О. Вулф, вдовец, за которого Джулия вышла замуж в 1884 году, был в Эшвилле человеком пришлым. Потомок иммигрантов из Германии и Голландии, Вулф родился в пенсильванском городке близ Геттисберга - места исторической битвы Гражданской войны, он видел отступление разгромленного войска южан. Скитаясь из штата в штат, Вулф стал искусным мастером-камнерезом, в Эшвилле он открыл мастерскую надгробий и памятников.

Столь основательно смешанное - и в национальном и в историческом смысле - происхождение Томаса Вулфа сделало его наследником многих контрастных, враждующих между собой свойств и традиций. К тому же брак родителей Вулфа был, по выражению его биографа Тэрнбелла, «эпическим мезальянсом»; трудно было представить себе большую несовместимость не просто характеров - человеческих натур. Подобно Элизе Гант, миссис Вулф занималась скупкой и перепродажей земельных участков, постепенно забирая в свои руки все финансовые дела разраставшегося семейства. В 1906 году она открыла пансион для приезжавших в Эшвилл курортников, «Старый Кентукки», и перебралась в него с младшими детьми, - самым младшим был Томас; отец остался в прежнем их доме, и семья фактически раскололась. Томас Вулф рано обнаружил необычайные способности. Пяти лет он, по собственной инициативе, отправился в школу со старшими братьями и сестрами и оказался столь многообещающим учеником, что позже родителей уговорили отдать его в частную школу. Маргарет Робертс, жена директора этой школы, преподававшая литературу, сразу выделила двенадцатилетнего мальчика и горячо привязалась к нему. Нескольким людям суждено было сыграть особую, формирующую роль в жизни Томаса Вулфа, и Маргарет Робертс была первым таким человеком; привязанность к ней он сохранил до самой своей смерти.

У Робертсов Вулф проучился около четырех лет, а затем родители, которым не терпелось вывести сына на практический путь, поспешили послать его (единственного из всех детей) в университет штата Северная Каролина в Чейпел-Хилле. Шестнадцати лет Вулф становится студентом. Мать хотела видеть Томаса юристом, а отец - крупной политической фигурой, но устремления молодого Вулфа были направлены совсем в другую сторону. Он продолжает жадно поглощать книги (чтением он увлекался с детства) и делает попытки писать пьесы. Последние два года в университете были тяжелыми для Вулфа. Он пережил сердечную драму, уехал на каникулах в Норфолк - портовый город, работал в доках учетчиком, бродяжничал, пил и явился домой перед самым началом учебного года, исхудавший и оборванный.

Осенью 1918 года в семье произошло несчастье, глубоко потрясшее Вулфа. От воспаления легких умер его любимый брат Бен, человек, видимо, необычный, но «несостоявшийся». Миссис Вулф, поглощенная делами, всегда небрежно относилась к здоровью детей, а организм Бена был с юности подорван ночной работой в типографии. Томас Вулф не мог забыть и простить родным эту безвременную, нелепую смерть.

Вулф стал студентом так рано, что окончание университета не внесло определенности в его жизненные планы; больше всего ему хотелось продолжать занятия литературой и драматургией в Гарварде, где вел семинар известный в то время профессор Дж. П. Бейкер. Очень трудно было убедить родителей выделить нужные для этого средства. В конце концов Джулия Вулф согласилась послать сына в Гарвард на год; проучился же он три года; за это время не раз возникали неприятности из-за невзноса платы, пока он не подписал бумагу об отказе от своей доли наследства в обмен на содержание в университете. Летом 1922 года умер У. -О. Вулф. Утрата отца оказалась гораздо менее болезненной для Томаса Вулфа, чем смерть Бена, но и она вросла в плоть его писательской памяти. С отцом были связаны ярчайшие впечатления раннего детства, когда семья жила еще вместе, с отцом Вулфа роднила любовь к торжественной, празднично украшенной речи, любовь к поэзии (старый Вулф знал наизусть и часто декламировал целые куски из Шекспира), от отца он унаследовал отвращение к деловитости и скопидомству - черту, позднее определившую образ жизни Томаса Вулфа, когда он стал известным и хорошо оплачиваемым автором.

В Гарварде Вулф выбрал для изучения несколько гуманитарных дисциплин, но все его помыслы были сосредоточены на драматургии. Дж. П. Бейкер становится для него в эти годы высочайшим авторитетом. Вулф еще не понимает, что театр противопоказан самой природе его дарования: четкая форма, сжатость, фабульность - все это были не его добродетели. Но эти ранние опыты - одноактные пьесы с фольклорными мотивами - говорили о художественном темпераменте и фантазии. Наиболее интересные пьесы студентов ставились на сцене университетского театра: в мае 1923 года этой чести была удостоена обличительная драма Вулфа «Добро пожаловать в наш город», на которую он возлагал большие надежды.

«Теперь я знаю: я неизбежен, верю в это всецело, - патетично пишет Вулф матери из Гарварда. - Теперь меня может остановить лишь безумие, болезнь либо смерть…» «Мир не столь уж плох, но и не столь уж хорош, не так уж безобразен и не так уж прекрасен. Все это - жизнь, жизнь, жизнь, и это единственное, что имеет значение. Жизнь свирепая, жестокая, добрая, благородная, страстная, великодушная, тупая, уродливая, красивая, мучительная, радостная - все это есть в ней, и еще много другого, и все это я хочу узнать… Я готов пойти на край света, чтобы постичь ее, чтобы обрести ее. Я буду знать свою страну, как собственную ладонь, и все, что узнаю, перенесу на бумагу так, чтобы в этом была правда и красота».

Наивный самозабвенный «гигантизм», прорывающийся в пылком послании студента, был неизменно присущ Вулфу, до конца он сохранил это жадное, ненасытное стремление вобрать в себя всю жизнь, всю Америку, воспринять ее и сердцем, и разумом, и всеми пятью чувствами писателя-великана. И он действительно видел жизнь крупным планом, - каждая деталь, каждая коллизия предстает на страницах его книг в телескопически увеличенных масштабах.

Окончив Гарвард в 1923 году, Вулф сделал тщетную попытку поставить свою пьесу на профессиональной сцене и довольно скоро убедился, что драматургия его не прокормит. Скрепя сердце Вулф решает заняться преподаванием. Ему удалось найти место преподавателя литературы в нью-йоркском университете. Это было огромное учебное заведение с очень «плебейским», большей частью иммигрантским, составом студентов. Вулф мало годился в педагоги, и работа эта раздражала его, хотя порой он и увлекался, читая вслух отрывки из любимых своих поэтов: Шекспира, Бен Джонсона, романтиков. В Нью-Йорке Вулф сначала поселился с несколькими товарищами студенческих лет, затем снял себе дешевую отдельную комнату; в течение всего времени, что он прожил в Нью-Йорке, - а туда он возвращался после всех поездок и путешествий, - Вулф переменил много жилищ. Иногда это был номер в захудалом отеле, иногда - в конце жизни - двухкомнатная квартира, но всегда он жил один, и почти всегда обиталище его, заваленное рукописями и книгами, выглядело одинаково неуютно. Нью-Йорк занимает важнейшее место в «географии» писательских пристрастий Вулфа; осваивать город - в чисто топографическом, социальном, психологическом планах, вживаться в него как художник - он начал с первых же дней. По вечерам Вулф продолжает писать и постепенно переходит от драматургии к прозе. Возникают фрагменты воспоминаний об Эшвилле, о семье, - внутренняя связь с родиной ощущалась Вулфом тем сильнее, чем дальше и бесповоротнее он уходил от дома. Осенью 1924 года, получив от родных некоторую дотацию, Вулф взял отпуск и отправился в свою первую европейскую поездку, которая продолжалась почти год. Происходит знакомство с Парижем, также занимающим большое место в его поздних книгах. Возвращаясь в США в августе 1925 года, на борту парохода Томас Вулф познакомился с Алин Бернстайн - театральной художницей, женой богатого бизнесмена, матерью двух взрослых детей. Вулф и Алин сблизились, связь их продолжалась более пяти лет. Эта полная энергии и жизнелюбия женщина, поглощенная своей работой, имела огромное влияние на Вулфа, была убеждена в его таланте и относилась к нему с необыкновенной любовью и заботливостью. По удачному выражению Э. Тэрнбелла, «Алин Бернстайн и Максуэлл Перкинс, как два мотора, оторвали от земли тяжелый самолет творчества Томаса Вулфа». Не без воздействия Алин Вулф вплотную подошел к замыслу большого прозаического произведения, источником которого должны были стать воспоминания детства и юности.

Будущий свой роман «Взгляни на дом свой, ангел» (первоначально называвшийся «О, затерянный» и написанный от первого лица) Вулф начал писать в Лондоне летом 1926 года. Почти два года спустя, в марте 1928 года, работа была завершена. Вулф предпослал рукописи «Пояснительные заметки для рецензента издательства», и начались странствия романа по редакциям, на первых порах безуспешные. Мучительно самолюбивый молодой автор бежал от этих испытаний характера за границу, но А. Бернстайн - энтузиастка книги - продолжала поиски издателя. Наконец роман приплыл к своей пристани: старший редактор издательства Скрибнерс Максуэлл Перкинс (на «личном счету» которого была публикация первых книг Хемингуэя и Фицджеральда), проявил самый горячий интерес к новому таланту. Человек точного вкуса, большой проницательности, бескорыстно преданный литературе, умевший скромно и ненавязчиво помогать писателям, Перкинс оказался тем самым вторым «мотором», который поднял ввысь Вулфа-художника.

В январе 1929 года Вулф вернулся в Нью-Йорк, и началась повседневная работа автора и редактора над рукописью, заключавшаяся, главным образом, в сокращениях (что давалось Вулфу трудно) и перекомпановке. В августе того же года отрывок из романа был напечатан в журнале «Скрибнерс мэгезин». Сотрудничество Вулфа с Перкинсом, которое завершилось в октябре того же года выходом романа, положило начало их многолетней тесной дружбе.

Критика отнеслась к «Ангелу», в общем, очень хорошо, но в Эшвилле, жители которого немедленно «обнаружили» прототипов чуть не всех персонажей и «припомнили» эпизоды, даже сочиненные автором, разыгрался скандал; Эшвилл воспринял книгу как пасквиль или сенсационно-разоблачительную хронику. Вулф стал получать множество писем, анонимных и подписанных: его стыдили, корили, порой грозили судом Линча и выражали глубокое соболезнование его несчастным родственникам. Горше всего было то, что и семья, и Робертсы, и другие близкие ему люди если и не разделяли злобы обывателей, то, во всяком случае, были глубоко огорчены «бесцеремонностью» и «жестокостью», с которой Вулф говорил о прошлом. Нельзя сказать, что все это было для него полной неожиданностью. Но Вулф не ожидал, что книгу сочтут оскорбительной. Совершенно искренне писал он в «Заметках для рецензента издательства»: «Мне, связанному с людьми, которые изображены в этой книге, страстными эмоциональными узами, всегда казалось, что это самые замечательные люди из всех, кого я знал, а сама ткань их бытия - самая богатая и необычная».

До последних дней жизни Томас Вулф терзался памятью о своем моральном изгнании с родины в час первого своего писательского триумфа. Он не приезжал в Эшвилл семь лет, до весны 1937 года, когда многое в отношении к нему сгладилось или было пересмотрено; но осадок остался до конца.

В 1930 году Вулф прекратил преподавательскую работу; гонорары от американского и английского изданий «Ангела» и премия Гуггенгейма на некоторое время обеспечили ему существование. Писатель снова покидает Америку. Во Франции Вулф познакомился с Фицджеральдом, в Лондоне - с Синклером Льюисом, который незадолго до того, принимая в Стокгольме Нобелевскую премию, восторженно отозвался о романе «Взгляни на дом свой, ангел».

Что заставляло Томаса Вулфа часто и надолго оставлять родину? Ответить на этот вопрос не так просто. Тянуло в иные края ненасытное, лихорадочное любопытство художника, выталкивала из Америки вечная беспокойная неприкаянность, личные неурядицы (отношения с А. Бернстайн складывались драматично, приближался разрыв, которого она не хотела). Но, помимо всего, Вулфу нужно было периодически отдаляться от Америки, чтобы приблизиться к ней.

«Я жил один в чужой стране до тех пор, пока не перестал спать из-за мыслей об Америке, ее пространствах, и звучании, и красках, из-за непереносимой памяти об Америке - ее неистовстве, дикости, необъятности, красоте, уродстве и великолепии…»

Это строки из письма 1930 года, - и таких строк у него много. В автобиографическом эссе «История романа» (1936) - откровеннейшем писательском документе - Вулф пытается разобраться в причинах характерного тогда явления, бегства писателя «из дома» (он ведь был в этом смысле совсем не одинок) и приходит к суровому выводу, что, по сути, это было бегством от себя, попыткой уйти от решения насущных проблем - человеческих и писательских. И все же он повторяет: «В те годы я понял: чтобы открыть свою страну, надо покинуть ее; чтобы найти Америку, надо найти ее в своем сердце, памяти и духе, находясь в чужой стране».

Память - интенсивное, чувственное, детальнейшее воссоздание виденного и пережитого - работала у Вулфа с чудовищной нагрузкой, бесперебойно подавая энергию этому творческому динамо. Сидя в парижском уличном кафе, он припоминал «…железные перила вдоль тротуара в Атлантик-сити… тяжелую железную трубу, ее шероховатую гальванизированную поверхность…», или «…старый мост, переброшенный через реку в Америке, шум проходящего поезда… глинистые склоны, медленное, густое, желтоватое движение американской реки…», или «…самый одинокий, самый щемящий звук из всех, что я слышал, - стук колес молочного фургона, въезжающего на улицу американского городка на сером рассвете, неторопливое одинокое цоканье копыт по мостовой…».

Около пяти лет продолжалась работа Вулфа над второй его книгой «О времени и о реке». Большую часть этого времени он прожил в Бруклине - пролетарском, иммигрантском районе Нью-Йорка, ставшем в годы кризиса средоточием нищеты, безработицы и отчаяния. Выбираясь из своей подвальной комнаты после многочасового напряженнейшего труда, Вулф начинал бродить по улицам. Он видел голод, деградацию, отупение исстрадавшихся, потерявших надежду людей, которые коротали зимние ночи на платформах метро и в общественных уборных. Повседневность этого горя и ужаса не просто ложилась грузом на сердце, она заставляла размышлять о том, что раньше было очень далеко от писателя. Роман вышел в марте 1935 года. Положение Вулфа упрочилось, снова появились деньги, пожалуй ничего не изменившие существенно в его образе жизни.

Последние годы Томаса Вулфа были омрачены разрывом с издательством Скрибнерс и связанным с этим расхождением с Максуэллом Перкинсом, которое тяжело переживалось обоими. Статья критика Б. Де Вото «Гениальности недостаточно», появившаяся в 1936 году в «Сатердей ревью», сыграла здесь поистине роковую роль. В каких-то моментах проницательная и точная статья эта вместе с тем обнаруживала ограниченность критической мысли Де Вото, неспособного воспринять художественное явление в его целостности. Критик настойчиво рекомендовал писателю «отделить» в своем творчестве «объективный» реализм от «персонального» поэтического пафоса и выбросить последний за борт. Вулфу всегда давали много советов: на посторонний взгляд, все его слабости, источником которых была чрезмерная сила, безудержность творческой энергии, бушевавшей в нем всю жизнь, казались легко устранимыми. Любопытен в этом смысле его обмен письмами с Ф. -С. Фицджеральдом, советовавшим Вулфу учиться у Флобера и вообще у писателей, которые как можно больше «убирают». Вулф, вполне резонно, называет в своем ответе писателей, которые как можно больше «вбирают» - Достоевского, Стерна, Сервантеса… Но в статье Де Вото содержалось отравленное зерно: недвусмысленное утверждение, что романы Вулфа «собираются» в редакционных комнатах, издательства из отдельных фрагментов-деталей, как изделия на поточной линии, и что сам автор имеет к этому очень мало отношения. Это было сказано зло и несправедливо; для такого ранимого автора, как Томас Вулф, обвинение в художественной несамостоятельности звучало убийственно и требовало немедленного действия. Вулф должен был доказать, что он существует как писатель без Скрибнерса и Максуэлла Перкинса. Конечно, не одна лишь инсинуация Де Вото была здесь причиной; скорее она оказалась поводом, придавшим определенность настроениям, характерным для Вулфа; его тянет к независимости, все усиливается желание «избавиться от опеки», «вырваться на волю». Он начинает переговоры с несколькими издательствами и в декабре 1937 года подписывает договор с Харпером; редактор Э. Эсуэлл, не столь опытный, как Перкинс, но с энтузиазмом относившийся к книгам Вулфа, был выделен для работы с ним. Отправляясь в июне 1938 года в длительную поездку по стране, Вулф передал Эсуэллу несколько ящиков с рукописями «книги», - все, что он написал за последние два-три года, и все, что было отсечено в свое время, по совету Перкинса, от первоначального варианта романа «О времени и о реке». За месяц с небольшим, - пока Вулф выступал в университете Пардью и совершил, в обществе приятелей, автомобильное путешествие по всем национальным паркам-заповедникам Запада США, - Эсуэлл внимательно познакомился с материалом. Было условлено, что как только писатель вернется, они приступят к совместной работе над рукописями, придерживаясь авторского плана, который уже находился у редактора. Но этому не суждено было осуществиться. На обратном пути, близ Сиэттла, Томас Вулф заболел гриппом, перешедшим в воспаление легких; затем активизировался перенесенный когда-то туберкулез, начались страшные головные боли, - инфекция проникла в мозг. В начале сентября ему попытались сделать операцию, но положение было безнадежным. 15 сентября Томас Вулф скончался от туберкулезного менингита в балтиморском госпитале Джона Гопкинса. Вместе с родными, дежурившими в эти последние дни и часы возле его палаты, был и Максуэлл Перкинс. Они давно не виделись, но последнее письмо, которое написал Вулф (15 августа, из больницы, вопреки запрету врачей), было адресовано Перкинсу, - короткие строки, полные печали, смирения и любви.

Э. Эсуэлл довел до конца огромный труд, завещанный ему писателем; под его редакцией вышли в свет романы «Паутина и скала», «Домой возврата нет», «Там, за холмами» - главы из задуманной Вулфом исторической хроники о Пентлендах, предках Элизы Гант, вместе с не опубликованными еще рассказами и этюдами (сборник рассказов Вулфа «От смерти до утра» вышел в 1935 г.). Позже, уже после войны, были изданы два тома писем, - эту работу осуществлял М. Перкинс, назначенный литературным душеприказчиком Вулфа, - и полный текст речи в университете Пардью. На протяжении последующих десятилетий в американской и европейской критике стало складываться более четкое и целостное, чем прежде, представление о месте Томаса Вулфа в истории литературы США. Сейчас библиографическая вулфиана насчитывает десятки книг и многие сотни статей. Появились фундаментальные биографии писателя, авторы которых использовали богатейший материал - опубликованный, рукописный, изустный. И вот когда отчетливо выявилось, какую огромную художественную трансформацию претерпел жизненный материал даже в самом автобиографичном произведении Вулфа - в романе «Взгляни на дом свой, ангел».

«Самым автобиографичным» назвал его автор в 1938 году, выступая перед студентами университета Пардью, и в этом видел его «главную слабость». Но имел он в виду нечто иное. Вулф вообще был убежден, что каждое серьезное художественное произведение автобиографично. Слабость своего первого романа он видел в том, что реальный человеческий облик автора-героя «…вырастал не только из действительно пережитого, но был и основательно расцвечен романтическим эстетизмом… Короче говоря, герой был «художником» - необыкновенным, страдающим сверхчувствительным существом в конфликте со всем окружением, с Бэббитом, с мещанином, с провинцией, с семьей». Все это были настроения, усвоенные Вулфом-студентом в его гарвардские дни, когда «…существо, фигурировавшее в нашем воображении в качестве «художника», было своего рода эстетическим Франкенштейном. Уж во всяком случае, не живым человеком».

Вулф здесь, несомненно, слишком суров к первой своей книге, что не мешает ему с добрым чувством добавить: «В замысле и его воплощении было нечто от пылающей интенсивности юности». «Ангел» - книга, созданная Вулфом, каким он был, но еще больше - каким он будет. И хотя герой, изменив имя и облик, становится взрослее, умудреннее жизненным опытом, по существу он остается прежним. Джордж Уэббер - это подросший Юджин Гант, он одержим той же «фаустианской» жаждой познания мира. Ощущая всегда и каждой клеточкой, что он ведет неравный поединок со Временем, герой Вулфа яростно спешил объять весь мир, остановить все мгновенья, выйти за рубежи памяти, за пределы отпущенных человеку природой возможностей, словом - подчинить ошеломляющий поток жизни гигантскому «чувствилищу» художника. Таким образом, сама концепция образа, романтическая в своей основе, остается неизменной во всех четырех книгах Вулфа. И все же он имел основания говорить о первой своей книге «с пригорка», - не только и не столько из-за юношеской ее неровности и незрелости (оба эти качества есть и в поздних произведениях писателя), но и потому, что этот роман вобрал в себя впечатления самой важной, формирующей эпохи жизни Томаса Вулфа, и когда он писал его, эпоха эта бесповоротно ушла в прошлое. Все остальное писалось по горячим следам, автор продолжал жить проблемами своего героя, даже отделенный от него несколькими годами. Здесь же - на это обращает внимание американский критик А. Кэйзин - есть особая дистанция между автором и героем, и этот пафос дистанции, ощущение полностью изжитой полосы определяет и патетику, и ностальгический лиризм, и великодушный юмор повествования о Юджине Ганте - мальчике и юноше.

В «Заметках для рецензента издательства», которые Вулф предпослал рукописи, он четко определил свои писательские цели; автор понимал, что не так-то легко будет продраться сквозь эту чащу:

«Быть может, в книге отсутствует фабула, но нельзя сказать, что в ней отсутствует план. Этому плотно построенному плану строго следует все повествование. Рассказ движется в двух основных направлениях: одно ведет наружу, другое - вглубь. Движение наружу связано с усилиями ребенка, мальчика, юноши вырваться на волю, обрести одиночество и независимость в чужих краях. Движение вглубь воплощено в непрерывных раскопках погребенной жизни группы людей и проходит по циклической кривой истории семьи - ее возникновения, союза, упадка и разрушения».

Первая линия - сквозная и главенствующая. «Взгляни на дом свой, ангел» прежде всего «роман воспитания» в самой классической его форме. Характер героя складывается и обрастает подробностями на наших глазах, от первых смутных впечатлений и порывов ребенка, почти младенца (романтическая исключительность Юджина подчеркнута его невероятно далеко уходящей, чуть не утробной, осмысленной памятью), до сложнейшего внутреннего мира юноши - талантливого и, на посторонний взгляд, весьма странного. Раблезианская, чувственная жадность к жизни соседствует в Юджине с душевной брезгливостью недотроги, с деликатностью почти болезненной; насмешливая, злая подчас наблюдательность, физическое отвращение к мелким уродствам быта - с детской доверчивостью; жажда тепла и людского признания - с высокомерной замкнутостью мечтателя.

Внутренний мир Юджина - словно бесконечный туннель, пробивающийся сквозь житейскую толщу. Но туннель этот совсем не герметичен, и общение героя с другими людьми обычно сопровождается коллизиями, иногда комического, чаще - драматического свойства. Не один лишь закон отталкивания действует в отношениях Юджина с теми, кто его окружает. Этот странный мальчик связан с лоном обширной, по-своему столь же странной, семьи Гантов узами не просто кровного, но и сердечного родства. Семья действительно необычная, взрывчато темпераментная, полная конфликтов, несчастливая, одаренная, и до корней американская - перед нами проходит как бы спектр самых разнородных, но характерно «национальных» свойств, показанных крупно, гиперболизированно и в то же время по-человечески проникновенно. Юджин Гант ведет непрерывный поединок с семьей, рвется из домашних пут, но семья завораживает его, притягивает, в доме вершится бесконечное театральное действо, которое мальчик впитывает с неосознанной жадностью художника. Широкий размах, мужественность, актерская праздничность старого Ганта, перемежаемая приступами пьяного буйства, ребяческого эгоизма и малодушия; Элиза со своей алчной хлопотливостью, с терпением ломовой лошади, со своим невыносимым «официальным оптимизмом», потоками пустых речей, пошлой «житейской мудростью» - и скрытой где-то на дне этой очерствевшей в корысти и работе души робкой добротой, неумелой и мучительной любовью к детям. Ничтожный, рано развращенный «коммерческим духом» Стив; грубоватый, полный юмора Люк; истеричная, деятельная, одаренная Хелен; благонравная и безликая Дейзи и, наконец, Бен - одинокая душа, самый лучший и чуждый им всем, кроме Юджина. Бен как будто бы хочет быть «человеком как все», идти по той же проторенной стезе, ведущей (но так редко приводящей) к успеху и процветанию, однако внутренне он остается «вне игры».

Смерть Бена, окруженного всей семьей, которая лишь на какие-то мгновенья сумела подняться над дрязгами и распрями и ощутить весь трагизм гибели благородного, ничего не успевшего сделать со своей жизнью юноши, описана Вулфом поразительно, с той мерой «правды и красоты», о которой он мечтал еще в начале своего писательского пути.

Семья - теплая и душная раковина, первая арена, на которой пробует свои силы Юджин, его первая миниатюрная вселенная. Эта раковина заключена в другую, большую - пансион Элизы Гант «Диксиленд», с его разношерстными обитателями, иным из которых довелось сыграть роль в жизни Юджина. Следующая, еще большая раковина - Алтамонт, патриархальный пока городок, надежно упрятанный среди гор, существующий в спокойном, несколько сонном ритме, - ажиотаж послевоенного бума и катастрофа тридцатых годов далеко впереди. И, наконец, университетский Пулпит-Хилл, студенческий быт, первое каникулярное бродяжничество Юджина, которому изменила возлюбленная; его работа в доках… Все это изображено с добротной реалистичностью.

Различные стилистические пласты повествования обычно связаны с несколькими планами действия.

Нетрудно заметить, что почти вся линия Юджина вызывает у автора желание говорить языком приподнятым, метафоричным, вычурно патетичным. Разрядка наступает лишь в комических ситуациях, которые Вулф чувствует и передает великолепно. Комизм этот бывает груб и подчас жесток в своей жизненной основе (описание визита Бена и Юджина к старому врачу Макгайру), а иногда - добродушно ироничен (рассказ об участии Юджина в городском шекспировском празднестве, о его «киномечтах», о его первом знакомстве с «божеством в бутылке»). А когда речь идет о городе и его нравах, происходит резкое и вместе с тем естественное переключение в иную тональность - поэтический пафос уступает место приземленному, лапидарному языку наблюдателя-реалиста. Но многостильность романа не всегда органична. В бурлящем повествовательском потоке обнаруживаются и наносные течения. Приверженность Вулфа к пышной, торжественной речи «елизаветинцев» нередко оборачивается архаизацией; стремление к романтической широте - попыткой «объять необъятное» в рамках одного предложения.

Отчетливо проступает в первом романе Вулфа и влияние его современника Джеймса Джойса, которого молодой писатель горячо почитал. Оно чувствуется и в технике рассказа (внутренние монологи, «поток сознания», - вспомним, как старый Гант едет в трамвае ранним утром, вернувшись в Алтамонт из Калифорнии), и в самой склонности автора к мифологизации обыденного. И все же это - не родство, а внешнее сходство. По сравнению с «Улиссом», этим романом-лабиринтом, «Взгляни на дом свой, ангел» - сама целеустремленность и открытость.

В ночь накануне окончательного отъезда из Алтамонта молодой Юджин приходит на городскую площадь, где еще сохранилась вывеска над заброшенной мастерской отца и на крыльце по-прежнему стоят каменные ангелы - символы профессии старого Ганта и символы его неудовлетворенного стремления к красоте, к творчеству. Здесь происходит долгий разговор Юджина с призраком Бена, - разговор философский, - о смысле и направлении жизненных поисков.

«Где, Бен? Где мир? Нигде, - сказал Бен. - Твой мир - это ты».

Путь самопознания Юджина Ганта - Джорджа Уэббера - Томаса Вулфа неизбежно вел к людям, вел через преграды эгоцентрических страстей и трудно изживаемых предрассудков провинциала и южанина. Иначе быть не могло, потому что в самой сердцевине этой противоречивой натуры жила огромная, неугасимая, активная человечность.

Этот путь, растянувшийся на полтора десятилетия, провел писателя и его героев по дорогам чуть не всей Америки и всех крупных государств предвоенной Западной Европы. Во втором и обширнейшем своем романе «О времени и о реке. Легенда о юношеском голоде человека» Вулф повествует о студенческих годах Юджина, поступившего в Гарвард, о его приезде в Нью-Йорк, работе в колледже, скитаниях по Европе. Автор оставляет своего героя на борту парохода, на котором Юджин возвращается в Штаты; здесь происходит его знаменательная встреча с Эстер Джек - художницей, богатой светской женщиной; сложные, бурные перипетии романа Эстер и Юджина займут очень большое место в двух последних книгах эпопеи.

«О времени и о реке» - произведение, наиболее сильно и, пожалуй, фатально отмеченное «универсалистскими» тенденциями молодого Вулфа. Сами многозначительные названия частей книги: «Язон», «Кронос», «Орест», «Фауст» - говорят о намерении автора придать монументально-эпические, мифологические масштабы жизненной Одиссее провинциального юнца. Вместе с тем во многих главах книги чувствуется крепнущее мастерство Вулфа - реалиста и психолога.

Третий роман эпопеи, «Паутина и скала», начинается с детства нового героя Вулфа, Джорджа Уэббера в южном городке Либиа-Хилл.

Одной из причин, побудивших Вулфа начать снова и по-другому историю своего молодого провинциала, была возмущенная реакция Эшвилла на «Ангела». Сыграли свою роль и другие моменты, также связанные с обостренной чувствительностью писателя к чужим мнениям: многие критики подчеркивали автобиографичность творчества Вулфа как нечто уничижительное, не понимая, что только могучая художественная фантазия могла преобразить «жизненное сырье» в произведение искусства. Однако сам Томас Вулф, с такой настойчивостью защищавший свои художественные принципы в «Истории романа», был вместе с тем мучительно не уверен в себе, болезненно самолюбив. Потребность доказать многообразие своих возможностей заставила его обратиться к «совершенно объективному», как писал он, роману и к герою, как будто бы полностью противоположному Юджину Ганту. Однако Джордж Уэббер оказался духовным двойником Ганта, и примерно с середины книги история предшествующего героя, в новом его облике, возобновилась с того места, где автор расстался с Юджином. Связь Уэббера с Эстер Джек, поначалу полная душевного огня и раблезианских радостей, постепенно превращается в кошмар. Уэббер начинает писать книгу, и творческие муки доводят его чуть не до безумия. Спасаясь от всех этих эмоциональных сложностей, герой уезжает за границу. В Германии («германская тема» имела особое значение для Вулфа) Джорджа Уэббера жестоко избили в пьяной стычке. Медленно поправляясь в мюнхенской больнице, он впервые с достаточной строгостью к себе пересматривает события последних лет, осуждает свой дикий эгоцентризм «мятежного молодого гения» и впервые осознает, что прошлое ушло окончательно - «домой возврата нет».

Эта финальная фраза «Паутины и скалы» закономерно стала названием последнего, во многих отношениях знаменательного произведения Вулфа.

В нем герой почти «догнал» автора - действие романа «Домой возврата нет» начинается весной 1929 года и заканчивается во второй половине тридцатых годов. Джордж Уэббер вернулся в Штаты, вышла его первая книга, принесшая молодому писателю некоторую известность. Уэббер снова сблизился с Эстер Джек и вновь расстался с ней, теперь уже бесповоротно, не в запальчивости и сумбуре эмоций, а с глубокой печалью, с ясным ощущением, что ее мир богатых и праздных людей, бизнесменов, модных пророков, претенциозных лжехудожников, снобов и болтунов глубоко чужд и опасен ему как писателю. Неторопливо, с мельчайшими подробностями, словно любуясь «совершенством форм» этого буржуазного бытия, пишет Вулф-сатирик историю одного фатального дня в доме миссис Джек, посвятив ему десять глав - центральную часть книги. Происходит крах биржи, и это событие, не сразу и не всеми оцененное по-настоящему, все расширяющимися концентрическими кругами охватывает жизнь нации. Джордж посещает Либиа-Хилл, еще недавно объятый спекулятивным ажиотажем, - теперь это мертвый город, город самоубийц и отчаявшихся безработных. Когда экономическое положение в стране несколько стабилизируется, Уэббер уезжает в Германию, где уже переведена его книга и где его встречают с распростертыми объятиями. Все это довольно точно следует за личным опытом Томаса Вулфа. Чувство «кровной» родственности (через отца), преклонение перед великим искусством прошлого, нежность к немецким ландшафтам, увлечение народными традициями и празднествами - все это связывало Вулфа с Германией куда крепче, чем с Европой вообще. К «европейскому декадансу» он относился враждебно. Тем труднее и болезненнее было для Вулфа «открытие» германского фашизма, - он долго не хотел верить тому, что было уже хорошо известно в мире в середине тридцатых годов, и, даже убеждаясь в истине, все еще пытался вести для себя «список благодеяний и преступлений» нового режима. Лишь последняя поездка в эту страну в 1936 году поставила все на свои места: боль, ужас и гнев звучат в романе «Домой возврата нет», в рассказах и письмах Вулфа, который увидел главное - попранную фашизмом человечность.

В последней книге Вулфа есть два ключевых эпизода, отмеченных особой силой. Это описание пожара в небоскребе - финал званого вечера у Джеков - и рассказ об аресте, на глазах Уэббера, его попутчика-еврея, который пытался выехать из фашистской Германии. Реальное, конкретное становится в этих сценах символичным, не теряя пронзительной достоверности.

Роман завершается размышлениями, которые звучат как подведение итогов жизни.

«Домой возврата нет, - говорит автор о Джордже Уэббере, вернувшемся из нацистской Германии. - Нет возврата домой к детству, к романтической любви, к юношеским мечтам о славе и великолепии, нет возврата к добровольному изгнанию, к скитаниям по Европе, по чужим странам, нет возврата к лирике, к песне ради песни, к эстетизму, к юношескому представлению о «художнике» и главенствующем, всеохватывающем значении «искусства», «красоты» и «любви», нет возврата к башне из слоновой кости, к загородным домикам, к коттеджу на Бермудских островах, подальше от всех мировых конфликтов и потрясений, нет возврата к отцу, которого ты потерял и жаждешь обрести вновь, нет возврата к кому-то, кто может тебе помочь, спасти, облегчить твою ношу, нет возврата к прежним формам жизни и к системам, которые раньше казались вечными, но которые меняются непрерывно, нет возврата к убежищам, которые предоставляют Время и Память».

Это декларация независимости от прежних тем творчества, которые столько лет не отпускали художника, и декларация причастности к тому, что происходит в мире. Это декларация причастности к борьбе против фашизма - и не только германского - борьбы против «вездесущего и древнего врага» - эгоизма и жадности, мысли об изменении самой структуры общества. В огромном, завершающем книгу, письме Джорджа Уэббера другу, дороги с которым расходятся, письме страстном, патетичном, предельно искреннем, герой и стоящий за ним писатель отвергают позицию духовного невмешательства, отстранения от социальных зол, безнадежной покорности судьбе.

«Человек рожден, чтобы жить, страдать и умереть, ему уготован трагический удел. В конечном счете опровергнуть это нельзя. Но мы должны, дорогой Фокс, опровергать это всю свою жизнь».

Исторический оптимизм Томаса Вулфа, который роднит его с Уитменом, горячая вера в то, что «настоящее открытие Америки еще впереди», не противоречат этой простой и глубокой мысли.

В ней - выстраданный итог всей его жизни человека, писателя, сына Америки.

Томас Вулф (Thomas Wolfe)
1900-1938
Родился 3 октября 1900 в горном курортном городе Ашвилле (шт. Северная Каролина). Развитый не по годам мальчик рос в беспорядочной обстановке пансиона, который держала мать. В пятнадцатилетнем возрасте он поступил в университет Северной Каролины с намерением изучать право. После окончания учебы в 1920 Вулф решил стать драматургом и поступил в Гарвардский университет, главным образом для того, чтобы заниматься в широко известном семинаре по драматургии, которым руководил профессор Дж.П.Бейкер ("Мастерская 47"). Через три года он отправился в Нью-Йорк с пьесами Добро пожаловать в наш город (Welcome to Our City) и Маннерхаус (Mannerhouse), но не нашел продюсеров, желающих поставить эти необычные произведения с множеством действующих лиц и громоздкими сценами. Чтобы иметь время для писательства, Вулф преподавал английскую литературу в Нью-Йоркском университете. В университете он проработал с февраля 1924 по январь 1930, время от времени наезжая в Европу. В 1925 он влюбился в Алину Бернстайн. Она побудила его завершить автобиографический роман, который был издан в 1929 под названием Оглянись на дом свой, ангел (Look Homeward, Angel). Скомпоновать книгу из громоздкой рукописи Вулфу помог М.Перкинс (1884-1947), прославленный редактор издательства "Чарлз Скрибнерз санз", ставший его наставником и близким другом. Книга была благожелательно встречена критикой. В 1930, получив стипендию Гуггенхайма, Вулф порвал с миссис Бернстайн и уехал в Европу. Во время Великой депрессии (1929-1933) он вел одинокую жизнь в Бруклине и в конце концов, побуждаемый Перкинсом, закончил второй роман, О времени и о реке (Of Time and the River, 1935), - о дальнейшей жизни своего героя Юджина Ганта. Эта книга также пользовалась большим успехом. О своем творческом методе Вулф рассказал в эссе История одного романа (The Story of a novel, 1936; рус. перевод 1974).

В последние годы жизни Вулф сменил издателя, перейдя к "Харперз энд бразерз", частично отошел от прежнего напряженно лирического стиля и сделал героем двух опубликованных посмертно автобиографических романов - Паутина и скала (The Web and the Rock, 1939) и Домой возврата нет (You Can"t Go Home Again, 1940) - нового персонажа, Джорджа Уэббера. Летом 1938 во время поездки на западное побережье США Вулф заболел пневмонией; в результате активизировалась туберкулезная инфекция, поразившая мозг. Умер Вулф в больнице Джонса Хопкинса в Балтиморе 15 сентября 1938.

Четыре романа и малая проза Вулфа, собранная в двух книгах, От смерти до утра (From Death to Morning, 1935) и Там, за холмами (The Hills Beyond, 1941), представляют собой, по сути, один огромный roman clef (фр.; роман, в котором под вымышленными именами выведены реальные люди) - его герои и события напрямую отражают пережитое самим автором.

Вулф Томас Клейтон (Wolfe, Thomas) (1900–1938), американский писатель.

Родился 3 октября 1900 в горном курортном городе Ашвилле (шт. Северная Каролина). Развитый не по годам мальчик рос в беспорядочной обстановке пансиона, который держала мать. В пятнадцатилетнем возрасте он поступил в университет Северной Каролины с намерением изучать право.

История художника... вышедшего из самой простой семьи и познавшего всю боль, все заблуждения, всю потерянность, через которую проходит каждый человек земли. (о книге «Взгляни на дом свой, ангел»)

Вулф Томас Клейтон

После окончания учебы в 1920 Вулф решил стать драматургом и поступил в Гарвардский университет, главным образом для того, чтобы заниматься в широко известном семинаре по драматургии, которым руководил профессор Дж.П.Бейкер («Мастерская 47»). Через три года он отправился в Нью-Йорк с пьесами Добро пожаловать в наш город (Welcome to Our City) и Маннерхаус (Mannerhouse), но не нашел продюсеров, желающих поставить эти необычные произведения с множеством действующих лиц и громоздкими сценами. Чтобы иметь время для писательства, Вулф преподавал английскую литературу в Нью-Йоркском университете. В университете он проработал с февраля 1924 по январь 1930, время от времени наезжая в Европу. В 1925 он влюбился в Алину Бернстайн.

Она побудила его завершить автобиографический роман, который был издан в 1929 под названием Оглянись на дом свой, ангел (Look Homeward, Angel). Скомпоновать книгу из громоздкой рукописи Вулфу помог М.Перкинс (1884–1947), прославленный редактор издательства «Чарлз Скрибнерз санз», ставший его наставником и близким другом. Книга была благожелательно встречена критикой. В 1930, получив стипендию Гуггенхайма, Вулф порвал с миссис Бернстайн и уехал в Европу. Во время Великой депрессии (1929–1933) он вел одинокую жизнь в Бруклине и в конце концов, побуждаемый Перкинсом, закончил второй роман, О времени и о реке (Of Time and the River, 1935), – о дальнейшей жизни своего героя Юджина Ганта. Эта книга также пользовалась большим успехом. О своем творческом методе Вулф рассказал в эссе История одного романа (The Story of a novel, 1936; рус. перевод 1974).

В последние годы жизни Вулф сменил издателя, перейдя к «Харперз энд бразерз», частично отошел от прежнего напряженно лирического стиля и сделал героем двух опубликованных посмертно автобиографических романов – Паутина и скала (The Web and the Rock, 1939) и Домой возврата нет (You Can"t Go Home Again, 1940) – нового персонажа, Джорджа Уэббера. Летом 1938 во время поездки на западное побережье США Вулф заболел пневмонией; в результате активизировалась туберкулезная инфекция, поразившая мозг. Умер Вулф в больнице Джонса Хопкинса в Балтиморе 15 сентября 1938.

Взгляни на дом свой, ангел.

Вулф Томас Клейтон

Четыре романа и малая проза Вулфа, собранная в двух книгах, От смерти до утра (From Death to Morning, 1935) и Там, за холмами (The Hills Beyond, 1941), представляют собой, по сути, один огромный roman à clef (фр.; роман, в котором под вымышленными именами выведены реальные люди) – его герои и события напрямую отражают пережитое самим автором.

Томас Вулф - фото

Томас Вулф - цитаты

Кто владеет Землей? И для чего нам Земля? Чтобы скитаться по ней? Для того ли нам Земля, чтобы не знать на ней покоя? Всякий, кому нужна Земля, обретет ее, останется на ней, успокоится на малом клочке и пребудет в тесном уголке ее вовеки...

Самое надёжное средство от тщеславия – одиночество.

Томас Клэйтон Вулф – американский писатель, представитель так называемого «потерянного поколения» – родился 3 октября 1900 года в городе Эшвилл (Северная Каролина). Он был младшим из восьми детей Уильяма Оливера Вулфа (William Oliver Wolfe; 1851-1922) и Джулии Элизабет Уэстолл (Julia Elizabeth Westall; 1860-1945).

В 1906 Джулия Вулф приобрела пансион «Old Kentucky Home» на Спрус-стрит, 48, в Эшвилле и поселилась там с младшим сыном, в то время как остальная часть семьи осталась в доме на Вудфин-Стрит. Вулф жил в пансионате на Спрус-стрит, пока не поступил в колледж в 1916 . Теперь это дом-музей Томаса Вулфа. Вулф был привязан к своему брату Бену, ранняя смерть которого в 26 лет запечатлена в романе «Взгляни на дом свой, ангел».

Томас Вулф поступил в Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл, когда ему было 15 лет. Он был членом Общества диалектики и братства «Пи-каппа-фи». В 1919 Вулф поступил на курс драматургии. Во время учёбы являлся редактором студенческой газеты университета «The Daily Tar Heel». Закончил университет со степенью бакалавра искусств в июне 1920 . В сентябре того же года поступил в Высшую школу искусств и наук Гарвардского университета, где учился драматургии под руководством Джорджа Пирса Бэйкера. Две версии пьесы Вулфа «Горы» (The Mountains) были поставлены в студии «47 Workshop» Бэйкера в 1921 .

В 1922 Вулф окончил Гарвардский университет, получив степень магистра. Ещё год он продолжал обучение в студии «47 Workshop», которая осуществила постановку его пьесы «Добро пожаловать в наш город» (Welcome to Our City) в 1923 .

В феврале 1924 Томас Вулф начал преподавание английского языка в должности профессора Нью-Йоркского университета, которую занимал периодически на протяжении семи лет.

Получив известность как писатель, Вулф проводил много времени в Европе. Он был особенно популярен в Германии, где чувствовал себя весьма комфортно и завёл множество друзей. Тем не менее в 1936 он стал свидетелем нескольких проявлений дискриминации по отношению к евреям, что вызвало его огорчение и изменило его взгляды на политическое развитие Германии. Вулф вернулся в США и издал рассказ под названием «Я должен вам кое-что рассказать» (I Have a Thing to Tell You) в журнале «The New Republic». После этой публикации книги Томаса Вулфа подверглись запрету со стороны германского правительства, а самому писателю было запрещено пребывание в Германии. Летом 1937 , впервые после публикации его первой книги, он вернулся в Эшвилл.

В 1938 Вулф отправился в поездку на Запад США. Во время посещения Сиэттла он получил воспаление лёгких и провёл в больнице три недели. Однако самочувствие Вулфа не улучшалось, и в конце концов врачи поставили диагноз: милиарный туберкулёз мозга. 6 сентября 1938 он был направлен в Госпиталь Джонса Хопкинса в Балтиморе, но экстренная операция выявила, что болезнь поразила практически всё правое полушарие мозга.

Два первых романа Вулфа, непомерных по объему и напряженности эпического стиля, - «Взгляни на дом свой, ангел» и «О времени и о реке» (название дано издателем) - прошли жестокую правку Максвелла Перкинса, опытного редактора, работавшего ранее с Хемингуэем и Скоттом Фицджеральдом. После смерти были опубликованы ещё два романа - «Паутина и скала» и «Домой возврата нет». Они поставили Вулфа в первый ряд американских прозаиков XX века. Фолкнер признавал его крупнейшим писателем своего поколения.

Произведения:
Взгляни на дом свой, ангел / Look Homeward, Angel (1929 )
О времени и о реке / Of Time and the River (1935 )
От смерти до утра / From Death to Morning (1935 )
Паутина и скала / The Web and the Rock (1939 )
Домой возврата нет / You Can’t Go Home Again (1940 )
The Hills Beyond (1941 )
The Mountains: A Play in One Act; The Mountains: A Drama in Three Acts and a Prologue (1970 )
Welcome to our City: A Play in Ten Scenes (1983 )
Mannerhouse: A Play in a Prologue and Four Acts (1985 )

Thomas Clayton Wolfe , 3 октября 1900 года , Эшвилл , Северная Каролина , США - 15 сентября 1938 года , Балтимор , Мэриленд) - американский писатель, представитель так называемого «потерянного поколения ».

Биография

Вулф родился 3 октября 1900 года на Вудфин-Стрит, 92, в городе Эшвилл (Северная Каролина). Он был младшим из восьми детей Уильяма Оливера Вулфа (William Oliver Wolfe ; 1851-1922) и Джулии Элизабет Уэстолл (Julia Elizabeth Westall ; 1860-1945).

Отец Томаса, успешный резчик по камню, владел фирмой по производству могильных плит . Мать принимала активное участие в семейном бизнесе. В 1904 году она открыла пансионат в Сент-Луисе , во время проведения Всемирной выставки . В 1906 году Джулия Вулф приобрела пансион «Old Kentucky Home» на Спрус-стрит, 48, в Эшвилле и поселилась там с младшим сыном, в то время как остальная часть семьи осталась в доме на Вудфин-Стрит. Вулф жил в пансионате на Спрус-стрит, пока не поступил в колледж в 1916 году. Теперь это дом-музей Томаса Вулфа . Вулф был привязан к своему брату Бену, ранняя смерть которого в 26 лет запечатлена в романе «Взгляни на дом свой, ангел».

В 1938 году Вулф отправился в поездку на Запад США . Во время посещения Сиэттла он получил воспаление лёгких и провёл в больнице три недели . Однако самочувствие Вулфа не улучшалось, и в конце концов врачи поставили диагноз: милиарный туберкулёз мозга. 6 сентября 1938 года он был направлен в Госпиталь Джонса Хопкинса в Балтиморе , но экстренная операция выявила, что болезнь поразила практически всё правое полушарие мозга . Не приходя в сознание, Томас Вулф умер 15 сентября 1938 года . Похоронен в Эшвилле.

7 июля 2016 года в России на большие экраны вышел фильм под названием "Гений". Этот фильм рассказывает о том сложном пути, который преодолевают талантливые писатели прежде, чем страна и мир признает их творчество.

Творчество

Два первых романа Вулфа, непомерных по объему и напряженности эпического стиля, - «Взгляни на дом свой, ангел» и «О времени и о реке» (название дано издателем) - прошли жестокую правку Максвелла Перкинса (англ.) русск. , опытного редактора, работавшего ранее с Хемингуэем и Скоттом Фицджеральдом . После смерти опубликованы были ещё два романа - «Паутина и скала» и «Домой возврата нет». Они поставили Вулфа в первый ряд американских прозаиков XX века. Фолкнер признавал его крупнейшим писателем своего поколения.

Проза и драматургия

Взгляни на дом свой, ангел / англ. Look Homeward, Angel ()
О времени и о реке / англ. Of Time and the River ()
От смерти до утра / англ. From Death to Morning ()
Паутина и скала / англ. The Web and the Rock ()
Домой возврата нет / англ. You Can’t Go Home Again ()
The Hills Beyond (1941)
The Mountains: A Play in One Act; The Mountains: A Drama in Three Acts and a Prologue (1970)
Welcome to our City: A Play in Ten Scenes (1983)
Mannerhouse: A Play in a Prologue and Four Acts (1985)

Другие сочинения

The letters of Thomas Wolfe/ Ed. by Elizabeth Nowell. New York: Scribner, 1956
The notebooks of Thomas Wolfe/ Ed. by R.S.Kennedy, P.Reeves. Chapel Hill, University of North Carolina Press
The complete short stories. New York: Scribner, 1987
The sons of Maxwell Perkins: letters of F. Scott Fitzgerald, Ernest Hemingway, Thomas Wolfe, and their editor/ Ed. by Matthew Joseph Bruccoli, Judith Baughman. Columbia: University of South Carolina Press, 2004

Публикации на русском языке

Взгляни на дом свой, ангел: История погребенной жизни / Пер. И. Гуровой, Т. Ивановой; Предисл. И. Левидовой. - М.: Художественная литература, 1971.
Паутина земли; Смерть - гордая сестра / Пер. В. Голышева; Послесл. Д. Урнова // Иностранная литература, 1971, № 7, с. 151-221.
Портрет Баскома Хока: Повесть; Рассказы/ Сост. и предисл. М. Ландора. - М.: Известия, 1987.
Домой возврата нет/ Пер. Н. Галь, Р. Облонской. - М.: Художественная литература, 1982.
История одного романа / Пер. Н. Анатасьева; Писатели США о литературе. - Т. 2. - М.: Прогресс, 1982. - с. 94-124.
Жажда творчества: Художественная публицистика/ Сост., авт. предисл. и коммент. В. М. Толмачев. - М.: Прогресс, 1989.
Паутина и скала / Пер. Д. Вознякевич. - М: Остожье, 2000.
О времени и о реке: главы из романа / Пер. В. Бабкова // Иностранная литература, 2004, № 7.
Домой возврата нет. - М: Эксмо, 2007. - ISBN 978-5-699-22851-5
Взгляни на дом свой, ангел. - М: Эксмо, 2008. - ISBN 978-5-699-25783-6
Вулф Томас Клейтон. Собрание сочинений в 5 томах. В 6 книгах. М.: Книжный Клуб Книговек, 2016.

Вулф Т. Собр. соч. в 5 т. Т. 1: Взгляни на дом свой, ангел: История погребенной жизни: Роман / Пер. с англ. И. Гуровой (главы I-XXIV), А. Веркина (главы XXV-XL); Вступ. ст. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2015. - 736 с.
Вулф Т. Собр. соч. в 5 т. Т. 2 (1): О времени и реке: Легенда о голоде, снедающем человека в юности: Роман (начало) / Пер. с англ. А. Веркина. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. - 608 с.
Вулф Т. Собр. соч. в 5 т. Т. 2 (2): О времени и реке: Легенда о голоде, снедающем человека в юности: Роман (окончание) / Пер. с англ. А. Веркина. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. - 608 с.
Вулф Т. Собр. соч. в 5 т. Т. 3: Паутина и скала: Роман / Пер. с англ. Д. Вознякевича. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2015. - 736 с.
Вулф Т. Собр. соч. в 5 т. Т. 4: Домой возврата нет: Роман / Пер. с англ. Н. Галь, Р. Облонской. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2015. - 704 с.
Вулф Т. Собр. соч. в 5 т. Т. 5: Повести и рассказы / Пер. с англ. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2016. - 496 с.

Напишите отзыв о статье "Вулф, Томас"

Литература о писателе

The enigma of Thomas Wolfe; biographical and critical selections / Ed. by Richard Gaither Walser. Cambridge: Harvard UP, 1953
Nowell E. Thomas Wolfe, a biography. Garden City: Doubleday, 1960.
Nowell E. The death of Tom Wolfe. Chicago: Esquire, Inc., 1960.
Wheaton M.W. Thomas Wolfe and his family. Garden City, N.Y. Doubleday, 1961
Kennedy R.S. The window of memory: the literary career of Thomas Wolfe. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1962
Johnson P.H. The art of Thomas Wolfe. New York: Scribner, 1963
Reeves P. Thomas Wolfe, the critical reception. New York: D. Lewis, 1974
Phillipson J.S. Thomas Wolfe: a reference guide. Boston: G.K. Hall, 1977
Bloom H. Thomas Wolfe. New York: Chelsea House Publishers, 1987
Ensign R.T. Lean down your ear upon the earth, and listen: Thomas Wolfe’s greener modernism. Columbia: University of South Carolina Press, 2003.
Анастасьев Н. Фауст не умирает // Вопросы литературы, 1967, № 4, с. 87-105.
Ландор М. Томас Вулф // Иностранная литература, 1971, № 10, с. 232-242.
Лидский Ю. Томас Вулф // В кн.: Очерки об американских писателях XX века. - Киев: Наукова думка, 1968. - с. 116-159.
Рэй Брэдбери делает Томаса Вульфа героем фантастического рассказа «О скитаньях вечных и о Земле»
История литературы США, том 6, часть 1, Москва, ИМЛИ РАН, 2013 - Шогенцукова Н.А. "Томас Вулф" с.471-539.

Примечания

Ссылки

(англ.)

Отрывок, характеризующий Вулф, Томас

– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.

Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»

Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.