Анализ поэмы железная дорога некрасов. «Железная дорога» Н. Некрасов. Тропы и образы

О поэтичности стихотворения Н.А. Некрасова "Железная дорога"

Некрасовское произведение поэтично не только вследствие яркости картин, прелести пейзажей; оно поэтично прежде всего потому, что являющаяся, так сказать, нервной системой стиха поэтичность есть внутренняя мера, которой все в стихе измерено и оценено.

Славная осень! Здоровый, ядреный

Воздух усталые силы бодрит;

Лед неокрепший на речке студеной

Словно как тающий сахар лежит;

Около леса, как в мягкой постели,

Выспаться можно - покой и простор! -

Желты и свежи лежат, как ковер.

Ясные, тихие дни...

Нет безобразья в природе! И кочи,

И моховые болота, и пни -

Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю...

Быстро лечу я по рельсам чугунным,

Думаю думу свою...

Пейзаж Некрасова поэтичен, но это поэзия особого рода. Названо время года - осень, и сразу раскатившееся - ядреный, «воздух ядреный» - дерзкая заявка, обрывающая, кажется, всякую связь с поэтической тра­дицией описания, передачи ощущения осени в русской поэзии. Чего стоит природа, зовущая выспаться, не спать, а именно выспаться. По-мужицки усталый человек хочет уйти в природу, отдохнуть не для того, чтобы «в истине блаженство находить», а просто... выспаться.

Но сфера поэтического не только не пропадает, она расширилась. В самой природе поэтизировано все традиционно непоэтизировавшееся: пни и моховые кочи, лед, словно тающий сахар. Некрасовский стих распах­нут в природу. Мы не только в вагоне, но уже и вне его, мы глотнули воздуха - «воздух усталые силы бодрит». «Около леса, как в мягкой постели, выспаться можно» - здесь передано почти физическое ощущение приобщения к природе, не в высоком философском, тютчевском, а в тоже по-своему высоком, но самом непо­средственном смысле. Некрасов не прозаизирует поэти­ческое, но поэтизирует прозаическое. Два слова в конце этой части - «родимая Русь» («всюду родимую Русь узнаю») -как бы вдруг все к себе сводят, в себя вби­рают и сразу, даже несколько неожиданно, дают стиху высокое звучание. Как музыкант одной нотой, так боль­шой поэт одним словом может определить характер и высоту нашего восприятия. Ведь пушкинское «Зимнее утро» не идиллия у камелька, не зимний пейзаж только, это момент в развитии могучего духа, выраженный в форме подлинно бетховенской сонаты: борение двух на­чал и разрешающий выход в свет, в гармонию финала. И уже в первых пушкинских аккордах

Навстречу северной. Авроры Звездою севера явись!

задана эта высота, эта масштабность, которой уже воль­но или невольно мы определим все развитие темы.

Такова и у Некрасова «родимая Русь» в последней строке первой части, которая никак не исчерпывает, ко­нечно, значительности произведения, но которая на та­кую значительность настраивает. Во вступлении же ин­тонации и мотивы народной песни: «Русь» - «родимая», а «речка» - «студеная». Народ, который явится непо­средственно позднее, явлен уже здесь. В поэте и через поэта он заявил себя, и заявил поэтически.

Первая и вторая части некрасовского произведения внутренне едины, и это не единство контрастов. И та и другая поэтичны. Картина удивительного сна, который увидел Ваня, прежде всего поэтичная картина. Раскре­пощающая условность - сон, который дает возможность увидеть многое, чего не увидишь в обычной жизни, - мотив, широко использовавшийся в русской литературе и до Некрасова. Достаточно вспомнить о Радищеве и Чернышевском, если говорить о близкой Некрасову традиции. У Некрасова сон перестает быть просто ус­ловным мотивом. Сон в некрасовском стихотворении - поразительное явление, в котором смело и необычно совмещены реалистические образы со своеобразным поэтическим импрессионизмом. Сон служит не выявлению смутных подсознательных состояний, души, но и не перестает быть таким подсознательным состоянием, и то, что происходит, происходит именно во сне, вернее, даже не во сне, а в атмосфере странной полудремоты. Что-то все время повествует рассказчик, что-то видит растревоженное детское воображение, и то, что Ваня увидел, гораздо больше того, что ему рассказывалось. Собесед­ник говорил о косточках, а они ожили, как в романти­ческой сказке, о тяжелой жизни людей, и они пропели Ване свою страшную песню. И где был сон, где была явь -р ассказ, не может понять разбуженный, опомнив­шийся мальчик:

«Видел, папаша, я сон удивительный,-

Ваня сказал: - тысяч пять мужиков,

Русских племен и пород представители

Вдруг появились - и он мне сказал:

Вот сии - нашей дороги строители!..»

Как будто бы он - рассказчик, и это, как позднее шутил Маяковский в подобном случае, «устраняет вся­ческие подозрения по поводу веры автора во все за­гробные ахинеи». Но для Вани был не только рассказ, был сон, странный и фантастический. Он у Некрасова выделено курсивом:

И он мне сказал.

Он уже не только рассказчик, но кто-то или что-то трудноуловимое. Как и ряд других элементов некрасов­ского стиха, такое он, возможно, пришло из романти­ческой поэзии, и, видимо, непосредственно из /стихов Жуковского, где встречается часто, например, в пере­веденной Жуковским из Соути «Балладе, в которой опи­сывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди»:

Никто не зрел, как с нею мчался он...

Лишь страшный след нашли на прахе;

Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон

Младенцы вздрагивали в страхе.

Однако то, что у Жуковского выглядит, как хотя и не реальный, но легко определяемый элемент (он - просто нечистая сила), у Некрасова предстает как реальное, но трудно определяемое психологическое состояние. Там не реально, но определенно и грубо; здесь неопре­деленно и тонко, но реально.

Сон Вани подготовлен отчасти уже и пейзажем вступления, картиной лунной ночи. Элемент этого пей­зажа появляется во второй части. Стих вступления

Всё хорошо под сиянием лунным

повторится точно, предваряя картину сна:

Вы мне позвольте при лунном сиянии

Правду ему показать.

Некрасов-поэт не позволяет Некрасову-живописцу внести ни одной лишней краски, стремясь к почти гип­нотической сосредоточенности стихов.

Вместе с Ваней мы погружены в атмосферу полусна, полудремоты. Рассказ ведется как повествование о правде, но и как обращенная к мальчику сказка. Отсюда

удивительная безыскусность и сказочная масштабность уже первых образов:

Труд этот, Ваня, был страшно громаден -

Не по плечу одному! В мире есть царь; этот

царь беспощаден, Голод названье ему».

Сна еще нет. Идет рассказ, идет поезд, идет дорога, дремлет мальчик, и поэт, в первый и единственный раз разошедшийся с рассказчиком, прерывая рассказ, дает еще одну дозу поэтического наркоза. К ритму рассказа он подключает убаюкивающий ритм дороги:

Прямо дороженька: насыпи узкие,

Столбики, рельсы, мосты.

И снова продолжается рассказ:

А по бокам-то все косточки русские...

Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?

Разве мы не усыплены вместе с Ваней? И начался Ванин сон;

Чу! Восклицанья послышались грозные!

Топот и скрежет зубов;

Тень набежала на стекла морозные...

Что там? Толпа мертвецов!

То обгоняют дорогу чугунную,

То сторонами бегут.

Слышишь ты пение?.. «В ночь эту лунную

Любо нам видеть свой труд!..»

Сон начат, как баллада. Луна, мертвецы со скреже­том зубовным, их странная песня - характерные ак­сессуары балладной поэтики сгущены в первых строфах и усиливают ощущение сна. Балладность подчеркнута, как бы декларирована традиция, романтическая и вы­сокая, в рамках которой пойдет рассказ о народе. Но рассказ о народе не остается балладой, а переходит в

В некрасовском произведении два народа и два раз­ных к нему отношения. Есть возмущение, но, если угод­но, есть и умиление. Есть народ в его поэтической и нравственной сущности, достойной поэтического опре­деления, и народ в его рабьей пассивности, вызывающей горькую иронию.

Образ народа, каким он явился во сне, образ траги­ческий и необычайно масштабный. Предстала как бы

вся «родимая Русь». Первоначально бывшая у Некрасо­ва строка

С Немана, с матушки Волги, с Оки

сменяется другой

С Волхова, с матушки Волги, с Оки

не только потому, что, правда, очень удачно, Волхов фонетически связывается внутренней рифмой с Волгой." | География становится более национальной и в своем настоящем, и даже в обращенности к прошлому.

Народ этой части высоко поэтичен, ни о каком обли­чении не может быть и речи. Иногда вдруг рассказ ста­новится сдержанным, почти сухим: ни одного «образа», ни единой лирической ноты. Повествование приобретает характер и силу документального свидетельства, как в песне мужиков:

Мы надрывались под зноем, под холодом,

Жили в землянках, боролися с голодом,

Мерзли и мокли, болели цингой.

Грабили нас грамотеи-десятники,

Секло начальство, давила нужда...

И вдруг взрыв, ворвавшееся в рассказ рыданье:

Всё претерпели мы, божий ратники,

Мирные дети труда!

Братья! Вы наши плоды пожинаете!

Это рыданье не могло подчиниться строфическому делению стихов и начаться с новой строфы. Оно ворва­лось там, где, что называется, подступило к горлу. То же в описании белоруса, уже авторском:

Видишь, стоит, изможден лихорадкою,

Высокорослый, больной белорус:

Губы бескровные, веки упавшие,

Язвы на тощих руках.

Вечно в воде по колено стоявшие

Ноги опухли; колтун в волосах...

Рассказ приобрел бесстрастную сухость протоколь­ного показания, но в ней и предпосылка, и оправдание нового взрыва, высокого лирического пафоса, Рассказ о белорусе заканчивается словами:

Не разогнул свою спину горбатую

Он и теперь еще: тупо молчит

И механически ржавой лопатою

Мерзлую землю долбит!

А эти слова сменяются призывом?

Эту привычку к труду благородную Нам бы не худо с тобой перенять...

Картина народной жизни представлена в стихотворении “Железная дорога”. Этому стихотворению предпослан не вполне обычный эпиграф: не литературная цитата, не народная пословица, а вопрос какого-то мальчика, заданный отцу, и ответ отца. Оформлено это как миниатюрная пьеска - указаны действующие лица, имеются авторские ремарки:

Ваня (в кучерском армячке)
Папаша! кто строил эту дорогу?
Папаша (в псмъто на красной подкладке)
Граф Петр Андреевич Клейнмихель, душенька!
Разговор в вагоне

Этот своеобразный эпиграф выполняет роль экспозиции, введения: и с Ваней, и с папашей у автора состоится разговор. Нетрудно догадаться, о чем он будет: о том, кто же на самом деле строил железную дорогу. Ее, соединившую в 1852 г. Москву и Петербург, прокладывали 10 лет под руководством главного управляющего путями сообщения графа П.А. Клейнмихеля. Осенью 1864 г. Некрасов в поезде, услышав или будто бы услышав приведенный в эпиграфе разговор отца с сыном, счел или будто бы счел нужным вмешаться в этот разговор. Но сначала - в первой части стихотворения - он поведал о том, как хороша лунная ночь, видная из окна вагона.

Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит.

В этих звучных стихах (яфеным, бофит) побеждена усталость, крепнут силы. Природа необыкновенно прекрасна. А как же болота с кочками, пни (обрубки бывших деревьев)? Ими едва ли принято любоваться. Говорят: “глуп, как пень”, а болотом именуют обывательщину, застой. Но подлинный поэт найдет всему этому место в мире красоты. Некрасов - подлинный.

Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни -
Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю...

Красота хороша не только сама по себе, но и тем, что она национально родная: Русь... Хорошо путешествовать по России, наслаждаясь новообретенным комфортом железнодорожной вояжировки, это чувство удовольствия охотно выражали разные поэты некрасовской эпохи, не чуждо оно и нашему автору: “Быстро лечу я по рельсам чугунным, / Думаю думу свою...”

Добрый папаша! К чему в обаянии
Умного Ваню держать?
Вы мне позвольте при лунном сиянии
Правду ему показать.

В нашем языковом сознании слово “обаяние” - приятное. Никто не откажется от того, чтобы выглядеть обаятельным человеком. Но в этих стихах Некрасова данное слово имеет несколько иной оттенок значения. Обаяние - нечто близкое к заблуждению, хотя, впрочем, тоже приятному. “Он в каком-то обаянии, ничего не видит” (пример из “Толкового словаря” Даля). Казалось, что “все хорошо под сиянием лунным”, однако при том же “лунном сиянии” предстоит разглядеть весьма жестокую “правду”, которая будет показана Ване:

Труд этот, Ваня, был страшно громаден, -
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.

Строка “Не по плечу одному” прямо отсылает к эпиграфу, отвергая ответ “папаши”, сказавшего, что железную дорогу строил Клейнмихель. На самом деле ее строили, как выяснится, “массы народные”, а подвиг их на это царь Голод. Грандиозная символическая фигура: Голод правит миром. Как у Шиллера: “Любовь и Голод правят миром” (по словам Горького, “это самый правдивый и уместный эпиграф к бесконечной истории страданий человека”). Понуждаемые Голодом, люди нанимались строить железную дорогу в нечеловечески тяжелых условиях, и многие “фоб обрели здесь себе”; “дороженька” сейчас такая красивая (“насыпи узкие, столбики, рельсы, мосты”), построена на русских костях, им же нет счету.

Чу! Восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные...
Что там? Толпа мертвецов!

“Чу!” - междометие, по значению близкое к призыву “слушай!”. Начинается страшное. Как в балладах (например, Жуковского, Катенина, Лермонтова) - мертвецы встают из могил. О своеобразной балладности уже шла речь в связи со стихотворением “Вчерашний день, часу в шестом...”. Выходцы из могил преследуют мчащийся поезд; мертвецы не просто бегут, но поют песню, в которой опять-таки упоминается лунная ночь - время, самое подходящее для контакта живых с призраками, которые, по обыкновению, должны исчезнуть перед рассветом. Они поют о том, как им при жизни было холодно и голодно, как они болели, как их обижали десятники, то есть старшие над группой рабочих. Один из этой толпы мертвецов - “высокорослый больной белорус”, русоволосый и изможденный лихорадкой, - обрисован особенно подробно, упоминается даже колтун в его волосах (болезнь, при которой слипаются и склеиваются волосы на голове; возникает в антисанитарных условиях, может быть следствием инфекции).

Одна многозначительная странность: написано, что белорус стоит. А ведь толпа мертвецов, представителем которой он является, бежит. Как будто это маленькое противоречие (белорус должен был бы бежать вместе со всеми), но оно пришлось очень кстати. Статическая фигура, выхваченная из общего потока и застывшая на одном месте, легче поддается детальному описанию. В отличие от мертвецов, поющих на бегу свою песню, белорус молчит. Это еще более обосабливает его от остальных. В результате как-то забываешь, что он мертвый, и начинаешь относиться к нему как к живому. Тем более что детали его портрета (бескровные губы, упавшие веки, опухшие ноги и пр.) могут обозначать не только смерть, но и болезненность живого человека. И далее: “Эту привычку к труду благородную нам бы не худо с тобой перенять”. Это прозвучало бы странно, если помнить, что белорус мертвый: не у мертвеца же брать уроки труда! К тому же пафос труда перебивается зловещими мотивами смерти: в поведении белоруса поэт усматривает нечто тупое и механическое, нечто похожее на неживую заведенную куклу, однообразно повторяющую какое-то заданное движение.

Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.

Словосочетание “мужика уважать” стало расхожим. В балладе А.К. Толстого “Поток-богатырь” герой попадает из Древней Руси в Россию XIX в., и его строго спрашивают: “Уважаешь ли ты мужика?” - “Какого?” - “Мужика вообще, что смиреньем велик!” Но Поток говорит: “Есть мужик и мужик. / Если он не пропьет урожаю, / Я тогда мужика уважаю”.

Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ.

В первоначальном варианте текста вместо слова “достаточно” было: “татарщину”, то есть монголо-татарское иго (1243-1480). Замененное слово удивительно созвучно заменившему. Можно догадываться о причинах такой замены: “татарщина” - дела далекого исторического прошлого, между тем как в строительстве железной дороги наверняка участвовали и татары “с матушки Волги, с Оки”, страдавшие вместе с русскими, так зачем же их задевать этим словом, как бы способствуя тем самым национальной розни?

В начале третьей части балладные мертвецы исчезают:

В эту минуту свисток оглушительный
Взвизгнул - исчезла толпа мертвецов.

Здесь паровозный свисток сыграл традиционную роль петушьего крика, предвещающего утреннюю зарю и разгоняющего призраков, которые теперь спешат скрыться из мира живых. Таковы славянские, и не только славянские, представления на этот счет. У Шекспира именно так исчезает призрак отца Гамлета: “Он вдруг исчез при крике петуха” (цит. по современному Некрасову переводу А. Кронеберга). Ване кажется, что все это привиделось ему во сне: появились тысячи мужиков (рассказывает он “папаше”), и некто - он - сказал: “Вот они - нашей дороги строители!..” Может быть, этот он тоже был в Ванином сне - и рассказывал о строителях железной дороги, и показывал их? Но нет, отец мальчика, оказавшийся генералом, воспринимает рассказчика как реальное лицо и вступает с ним в спор. Он говорит, что побывал недавно в Риме, в Вене, видел чудесные памятники старинной архитектуры. Неужели “все это народ сотворил” - такую красоту? И неужели собеседник генерала, говоривший так красноречиво о нуждах низкой жизни, ставит их превыше вечных идеалов прекрасного:

- Или для вас Аполлон Бельведерский
Хуже печного горшка?

Имеется в виду стихотворение Пушкина “Поэт и толпа”, в котором резко осуждается своекорыстная “чернь”: “...на вес / Кумир ты ценишь Бельведерский, / Ты пользы, пользы в нем не зришь... / Печной горшок тебе дороже...” Что важнее: красота или польза? Шекспир или сапоги? Рафаэль или керосин? Аполлон Бельведерский или печной горшок? - об этом на все лады спорили в некрасовскую эпоху, литература и публицистика бились над этими “проклятыми” вопросами. С одной стороны, эстеты, жрецы чистого искусства, с другой - утилитаристы, материалисты. Некрасовский генерал эстетствует, презирает черный и грубый народ:

Вот ваш народ - эти термы и бани,
Чудо искусства - он всё растаскал!

Восклицание “Вот ваш народ!” вошло в изустный обиход. В повести Короленко “Прохор и студенты” два студента проходят мимо жалкого, опустившегося мужичка, и, указывая на него, один говорит другому: “Вот ваш народ!”, а тот недоумевает: где же народ, ведь я тут один! Термы - древнеримские общественные бани, когда-то роскошные, ныне развалины, свидетельствующие о погибшем величии античной культуры. Ее разрушили варвары, то есть народы, не причастные к римской цивилизации: славяне (по-видимому, южные, нерусские), германцы... разрушители, а не созидатели:

Ваш славянин, англосакс и германец
Не создавать - разрушать мастера,
Варвары! дикое скопище пьяниц!..

Точно так же, по мнению генерала, нельзя и русских варваров-мужиков считать созидателями железной дороги: “дикое скопище пьяниц” на это не способно. Но ведь есть же и “светлая сторона” народной жизни! Так пусть же собеседник генерала покажет Ване и ее, вместо того чтобы травмировать ребенка “зрелищем смерти, печали”! И в четвертой части стихотворения показана эта “светлая сторона”.

Строительство железной дороги закончено, мертвые в земле, больные в землянках, рабочие собрались у конторы: каков-то будет заработок? Но плуты-десятники (по-современному бригадиры) рассчитали их так лихо, что, оказалось, рабочие не только ничего не должны получить, но еще и должны выплатить недоимку (не уплаченную в срок часть налога) подрядчику (здесь - богатому купцу, ответственному за данный участок работы). Положение скверное, но вот появляется сам подрядчик, “проздравляет” (поздравляет) собравшихся и готов их угостить и вообще осчастливить: “Недоимку дарю!”

Реакция народа - всеобщее ликование. Кричат “ура!”. Десятники с песней катят обещанную бочку вина. По-видимому, в словах генерала - “дикое скопище пьяниц!..” - есть известная доля правды. Вот вам и “светлая сторона” народной жизни - замученные люди искренне радуются:

Выпряг народ лошадей - и купчину
Скриком “ура!” по дороге помчал...
Кажется, трудно отрадней картину
Нарисовать, генерал?..

В начале 1842 года Николай I издал указ о начале строительства Она должна была соединить Москву и Петербург. Все работы, которыми руководил главный управляющий путями П. А. Клейнмихель, завершились в рекордно короткие сроки. Уже в 1852 году дорога была запущена.

Русский поэт, Некрасов Николай Алексеевич, посвятил этому событию одно из наиболее значимых стихотворений гражданской направленности. Вот только внимание его в большей мере привлекают не столько блага, которые давала дорога, позволившая сократить время пути с одной недели до суток, сколько то, какой ценой она досталась России.

Из истории создания произведения

Стихотворение "Железная дорога" Некрасова было написано в 1864 году и опубликовано в журнале «Современник». К тому времени железная дорога между Москвой и Петербургом была названа Николаевской, а П. А. Клейнмихель, отличавшийся невероятной жестокостью по отношению к подчиненным и компрометировавший власть, отстранен от должности Александром II.

Вместе с тем проблема, которую поднимает автор произведения, в 60-е годы XIX века являлась весьма злободневной. В это время развернулось строительство железных дорог в других уголках страны. При этом условия работы и содержания задействованных на работах крестьян мало чем отличались от описанных Некрасовым.

Работая над стихотворением, поэт изучил ряд публицистических документов, среди которых статьи Н. Добролюбова и В. Слепцова о жестоком отношении управляющих к подчиненным, опубликованные в 1860-61 годах, что расширяет временные границы произведения. Фамилия же Клейнмихеля в большей мере должна была отвлекать внимание цензуры от актуальности темы. Но даже это не делало его менее обличающим, что позволяет понять детальный анализ. «Железная дорога» Некрасова многими современниками воспринималась как смелое обличение существовавших и при Александре II порядков.

Композиция стихотворения

Произведение состоит из 4 глав, объединенных образами повествователя (лирического героя), генерала и его сына Ванюши, оказавшихся вместе в вагоне поезда Москва -Петербург. Роль экспозиции играет эпиграф, оформленный в виде диалога отца и сына. Именно ответ генерала на вопрос сына о том, кто построил эту железную дорогу, заставил повествователя вмешаться в их разговор. Возникший в результате спор и был положен в основу стихотворения (ниже приводится план) «Железная дорога».

Некрасов адресует свое произведение таким же детям, как Ваня. По мысли поэта, они непременно должны знать пусть и горькую, но все же правдивую историю своей страны, так как за ними будущее России.

Глава 1. Осенний пейзаж

Начало стихотворения «Железная дорога» Некрасова проникнуто чувством восхищения и умиротворения. Такой тон задает уже первая строчка: «Славная осень!» Для автора картины природы, мелькающие за окном вагона, олицетворяют всю родимую Русь (от самого названия, древнего и уже отошедшего в прошлое, веет теплотой и любовью), такую неповторимую и дорогую сердцу. Здесь все прекрасно и гармонично, даже попадающие в поле зрения «кочи», «моховые болота и пни». Из общего плана выбивается лишь одно слово, которое заставляет читателя насторожиться: «нет безобразья в природе…». Невольно возникает вопрос: "Тогда где же оно есть?"

Глава 2. Строители железной дороги

Далее Некрасов Николай Алексеевич возвращает читателя к эпиграфу и просит «папашу» не в «обаянии» (здесь - заблуждении) держать сына, а рассказать ему горькую правду о создании дороги. В начале разговора повествователь отмечает тот факт, что «труд этот… не по плечу одному», а значит, и Клейнмихель не мог сам вести строительство. Сильнее управляющего и даже русского императора мог быть только один царь - Голод. Именно он во все времена решал судьбы миллионов людей. Насколько прав в этом утверждении повествователь, помогают понять следующие нарисованные автором картины и их анализ.

«Железная дорога» Некрасова продолжается рассказом о том, насколько неисчислимы были беды и страдания народные во время строительства дороги. Первый вывод, который делает автор, - эти чудесные пути были построены на косточках русских. «Сколько их?!» - в данном случае говорит красноречивее всяких слов и цифр. И вдруг дремлющему под стук колес Ване видится жуткая картина. Еще недавно такой прекрасный пейзаж сменяется описанием бегущих вслед за вагоном мертвецов - строителей дороги. Тишина и покой нарушаются звоном лопат, стоном, плачем и громкой песней об испытанных страданиях. Многие вместо хлеба и денег обрели здесь могилу, так как работы велись все светлое время суток с ранней весны до поздней осени, а порой и зимой. Но торжеством наполняются слова мертвецов (автор говорит от их лица, что еще больше придает достоверности изображаемому): «Любо нам видеть свой труд». Именно на эту «привычку … благородную» - работать - и обращает внимание мальчика повествователь.

Описание белоруса

Из бегущей вслед за поездом толпы выделяется застывшая фигура одного из трудяг. Он не движется, а лишь «ржавой лопатою мерзлую землю долбит».

В полной мере понять последствия невыносимого труда и нечеловеческих условий жизни позволяют подробное описание его фигуры и внешности, а также их анализ («Железная дорога» Некрасова - глубоко реалистическое произведение, показывающее все без прикрас). Упавшие веки и бескровные губы, покрытые язвами тощие руки и опухшие ноги («вечно в воде»), «ямою грудь» и горбатая спина… Автор описывает даже колтун в волосах - признак антисанитарии и постоянной мучительной болезни. А еще однообразные, доведенные до автоматизма движения. Здесь стирается различие между мертвым и живым, но очень больным человеком, каким изображает белоруса Николай Некрасов. Железная дорога в результате для одних становится источником славы, для других - могилой. В ней погребены тысячи безвестных замученных людей.

Так чувство восторга, вызванное красотой природы в 1 главе, сменяется описанием жестокой эксплуатации одних людей другими.

Глава 3. Роль народа в истории

Паровозный свисток, подобно крику петуха, развеял казавшиеся такими реальными видения (вспоминаются черты баллады, которые удачно использует в стихотворении «Железная дорога» Некрасов).

Идея повествователя о великом подвиге, совершенном народом, и рассказ Вани об удивительном сне вызывают у генерала лишь хохот. Для него простые мужики не больше чем пьяницы, варвары и разрушители. В его представлении восхищения достойны только истинные создатели прекрасного, а должны быть талантливые одухотворенные люди. Эстет в душе, недавно видевший лучшие творения искусства в Риме и в Вене, генерал презирает необразованного мужика, ни на что, по его мнению, не способного. В том числе и на строительство железной дороги. В этом споре героев отразилось актуальное в середине века противостояние материалистов и эстетов о том, что полезнее: практичность (т. е. глиняный горшок) или красота - статуя Аполлона (А. Пушкин, «Поэт и толпа»).

Отец считает, что подобные истории изначально вредны для сердца ребенка, и просит показать «светлую сторону» строительства. Стихотворение «Железная дорога» Некрасова завершается рассказом о том, какую награду получил народ за свою работу.

Глава 4. «Светлая сторона» строительства

И вот рельсы уложены, мертвые похоронены, больные - в землянках лежат. Пришло время получать награду за труды. Все подсчитали десятники за время работы: «брал ли на баню, лежал ли больной». В результате каждый приказчику еще и должен остался. На этом фоне иронично звучат слова лабазника, выкатившего бочку вина: «И - недоимку дарю!» Невеселые мысли навевает последняя глава и ее анализ. «Железная дорога» Некрасова - это произведение не только о трудовом подвиге русского народа, но и о его холопской сути, которую ничем не сломать. Замученный, нищий, привыкший к покорности мужик ликовал и «купчину с криком "ура!"» по дороге помчал…

Образ лирического героя в стихотворении «Железная дорога»

Некрасов, тема унижения и закабаления народа для которого являлась одной из главных, проявил себя как гражданин, чувствующий личную ответственность за судьбу родной страны.

Лирический герой открыто заявляет о своей позиции и отношении к тому, что становится предметом изображения. Признавая забитость и покорность, на самом деле, присущие русскому мужику, он восхищается его силой характера, стойкостью и невероятным трудолюбием. Поэтому его не оставляет надежда, что наступит момент, когда чувство человеческого достоинства одержит верх, и униженные народные массы смогут встать на свою защиту.

Отношение современников к стихотворению

Новое произведение Н. Некрасова вызвало широкий общественный отклик. Не случайно, один из цензоров назвал его «страшной клеветой, которую нельзя читать без содрогания». А журнал «Современник», первым опубликовавший текст, получил предупреждение о закрытии.

Г. Плеханов вспоминал о знакомстве со стихотворением в выпускном классе военной гимназии. По его свидетельству, первым желанием его и товарищей было одно: взять ружье и пойти «сражаться за русский народ».

«Железная дорога» Некрасов

«Железная дорога» анализ произведения — тема, идея, жанр, сюжет, композиция, герои, проблематика и другие вопросы раскрыты в этой статье.

История создания

Стихотворение «Железная дорога» написано Некрасовым в 1864 году и напечатано в журнале «Современник». Николаевская железная дорога строилась с 1942 по 1952 гг. и позволила проделать путь, на который раньше тратилась целая неделя, за сутки. Николай I издал указ о строительстве первой железной дороги Москва-Петербург своеобразно: он прочертил дорогу на карте под линейку, по лесам и болотам. Цена такого проекта - человеческие жертвы и работа в невозможных условиях.

Строительством руководил Клейнмихель, который к моменту написания стихотворения был снят с должности за жестокость. Тема постройки железной дороги была актуальна и в 1964 г., при Александре II, строившем железные дороги силами освобождённых в 1861 г. от крепостного права рабочих и крестьян.

Литературное направление, жанр

Некрасов считается певцом гражданской лирики, поэтом реалистического направления. В целом стихотворение носит обличительный характер и действительно является образцом гражданской лирики. Но его первая часть - прекрасное лирическое стихотворение.

Тема, основная мысль и композиция

Стихотворение состоит из 4 частей. Они объединены сюжетом, образом лирического героя-рассказчика и его соседей по вагону: генерала с сыном Ваней, чей диалог о строителе дороги является эпиграфом.

Первая часть - описание осенней русской природы, которую рассказчик видит из окна поезда. В природе нет безобразья, она совершенна.

Вторая часть контрастирует с первой. Это монолог рассказчика, проявляющий несовершенство общества. Ване рисуется картина страданий строителей железной дороги - русского народа. Рассказчик описывает сонм бедняков, умерших при строительстве, так что впечатлительный мальчик даже робеет. Основная мысль содержится в последних трёх строфах: нужно уважать трудолюбивый народ, потому что он многое вынес и благодаря этой выносливости придёт к счастливому будущему. Некрасов точно подмечает менталитет народа, способного веками терпеть страдания. Сегодня фраза «Жаль только - жить в эту пору прекрасную Уж не придётся - ни мне, ни тебе» приобрела ироническое значение «никогда», которое Некрасов в свои стихи не вкладывал.

Третья часть - это возражения отца-генерала. По его мнению, народ, склонный к пьянству, не способен создать ничего великого, а может только разрушать. Папаша предлагает показать Ване светлую сторону.

В четвёртой части рассказчик сообщает Ване, что после строительства дороги наградой рабочим была бочка вина и прощение недоимки, которую насчитали каждому хитрые подрядчики.

Размер и рифмовка

Стихотворение написано четырёхстопным дактилем в первой части, который в остальных частях чередуется с трёхстопным с укороченной последней стопой. Этот ритм лучше всего передаёт стук колёс поезда. Чередование женской и мужской рифмы в первой строфе, описывающей природу, сменяется чередованием дактилической и мужской в одних строфах и женской и мужской в других. Рифмовка в стихотворении перекрёстная.

Тропы и образы

Первая часть написана в лучших традициях пейзажной лирики. Природу характеризуют эпитеты славная осень, здоровый, ядрёный воздух, лёд неокрепший, речка студёная, ясные, тихие дни . Некрасов пользуется яркими сравнениями: лёд похож на тающий сахар, в листьях можно выспаться, как в постели.

Для описания голода как первопричины народных несчастий Некрасов использует олицетворение. Слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами контрастируют со страшной картиной смерти: дороженька, столбики, Ванечка - и косточки русские . Истинное мастерство проявил Некрасов, описывая портреты несчастных. Невозможно забыть высокорослого, больного белоруса. Особенно трогательна такая деталь: даже после смерти привидение белоруса механически долбит мёрзлую землю лопатою. Привычка к труду доведена у народа до автоматизма. Вторая часть заканчивается символическим образом широкой ясной дороги и прекрасной поры.

В третьей части, монологе генерала, почти нет тропов. Речь генерала ясна, однозначна и лишена образов, в ней преобладает логика. Только эпитет светлая сторона неконкретен, чем спешит воспользоваться рассказчик.

В четвёртой части, сохраняя краткий и логичный стиль генерала, лирический герой описывает «светлое будущее» рабочих.

Анализ стихотворения

1. История создания произведения.

2. Характеристика произведения лирического жанра (тип лирики, художественный метод, жанр).

3. Анализ содержания произведения (анализ сюжета, характеристика лирического героя, мотивы и тональность).

4. Особенности композиции произведения.

5. Анализ средств художественной выразительности и стихосложения (наличие тропов и стилистических фигур, ритмика, размер, рифма, строфика).

6. Значение стихотворения для всего творчества поэта.

Стихотворение «Железная дорога» (иногда исследователи называют произведение поэмой) было написано Н.А. Некрасовым в 1864 году. В основу произведения легли исторические факты. Речь в нем идет о строительстве в 1846–1851 гг. Николаевской железной дороги, соединившей Москву и Петербург. Этой работой руководил управляющий путями сообщения и публичными зданиями граф П.А. Клейнмихель. Люди работали в тяжелейших условиях: тысячи умирали от голода и болезней, у них не было необходимой одежды, за малейшее ослушание их жестоко наказывали плетьми. Работая над произведением, Некрасов изучал очерково-публицистические материалы: статью Н.А. Добролюбова «Опыт отучения людей от пищи» (1860) и статью В.А. Слепцова «Владимирка и Клязьма» (1861). Впервые стихотворение было опубликовано в 1865 году в журнале «Современник». Оно имело подзаголовок: «Посвящается детям». Публикация эта вызвала недовольство официальных кругов, после чего последовало второе предостережение о закрытии журналу «Современник». Цензор нашел в этом стихотворении «страшную клевету, которую нельзя читать без содрогания». Направление журнала цензура определяла так: «Оппозиция правительству, крайность политических и нравственных мнений, демократические стремления, наконец, религиозные отрицания и материализм».

Стихотворение мы можем отнести к гражданской лирике. Жанрово-композиционная структура его сложна. Построено оно в форме разговора пассажиров, условным попутчиком которых является сам автор. Основная тема – раздумья о тяжелой, трагической судьбе русского народа. Некоторые исследователи называют «Железную дорогу» поэмой, синтезирующей элементы различных жанровых форм: драмы, сатиры, песни и баллады.

«Железная дорога» открывается эпиграфом – разговором Вани с отцом о том, кто строил железную дорогу, по которой они едут. На вопрос мальчика генерал отвечает: «Граф Клейнмихель». Затем в действие вступает автор, который вначале выступает как пассажир-наблюдатель. И в первой части мы видим картины России, прекрасный осенний пейзаж:

Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно – покой и простор! -
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.

Пейзаж этот создан в русле пушкинской традиции:

Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы с нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад – дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей,
Но пруд уже застыл; сосед мой поспешает
В отъезжие поля с охотою своей…

Эти зарисовки выполняют в сюжете произведения функцию экспозиции. Лирический герой Некрасова восхищается красотой скромной русской природы, где все так хорошо: и «морозные ночи», и «ясные, тихие дни», и «моховые болота», и «пни». И как будто мимоходом он замечает: «Нет безобразья в природе!». Тем самым подготавливаются антитезы, на основе которых построено все стихотворение. Так, прекрасной природе, где все разумно и гармонично, противопоставляет автор те безобразия, которые творятся в человеческом обществе.

И это противопоставление мы имеем уже во второй части, в речи лирического героя, обращенной к Ване:

Труд этот, Ваня, был страшно громаден -
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.

Оппонируя генералу, он открывает мальчику правду о строительстве железной дороги. Здесь мы видим завязку и развитие действия. Лирический герой говорит о том, что многие рабочие были обречены на смерть на этом строительстве. Далее мы видим фантастическую картину:

Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов!

Как отмечает Т.П. Буслакова, «реминисцентным источником этой картины является сцена танца «тихих теней» в балладе В.А. Жуковского «Людмила» (1808):

«Чу! в лесу потрясся лист.
Чу! в глуши раздался свист.

Слышат шорох тихих теней:
В час полуночных видений,
В доме облака, толпой,
Прах оставя гробовой
С поздним месяца восходом
Легким, светлым хороводом
В цепь воздушную свились…

По смыслу два близких… эпизода полемичны. У Некрасова художественной целью становится стремление не только представить доказательства, в отличие от Жуковского, «ужасающей» правды, но пробудить совесть читателя». Далее образ народа конкретизируется у Некрасова. Из горькой песни мертвецов мы узнаем об их несчастной судьбе:

Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.

Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда…
Все претерпели мы, божии ратники,
Мирные дети труда!

…Волосом рус,
Видишь, стоит изможден лихорадкою,
Высокорослый, больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь день…
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!

Здесь же лирический герой обозначает свою позицию. В призыве, обращенном к Ване, он раскрывает свое отношение к народу. Огромное уважение к труженикам, «братьям», к их подвигу звучит в следующих строках:

Эту привычку к труду благородную
Нам бы не худо с тобой перенять…
Благослови же работу народную
И научись мужика уважать.

И заканчивается вторая часть на оптимистической ноте: лирический герой верит в силу русского народа, в его особенную судьбу, в светлое будущее:

Да не робей за отчизну любезную…
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную -
Вынесет все, что господь ни пошлет!

Вынесет все – и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.

Эти строчки являются кульминационными в развитии лирического сюжета. Образ дороги здесь приобретает метафорический смысл: это особый путь русского народа, особый путь России.

Третья часть стихотворения противопоставлена второй. Здесь отец Вани, генерал, высказывает свои взгляды. По его мнению, русский народ – «варвары», «дикое скопище пьяниц». В отличие от лирического героя, он настроен скептически. Антитеза присутствует и в содержании самой третьей части. Здесь мы встречаем реминисценцию из Пушкина: «Или для вас Аполлон Бельведерский Хуже печного горшка?». Генерал здесь перефразирует пушкинские строки из стихотворения «Поэт и толпа»:

Тебе бы пользы всё – на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
Ты пользы, пользы в нем не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нем себе варишь.

Однако «в полемику с Пушкиным вступает сам автор. Для него неприемлемы поэзия, содержание которой – «звуки сладкие и молитвы»…, и роль поэта-жреца. Он готов «Давать… смелые уроки», броситься в битву ради народной «пользы».

Четвертая часть представляет собой бытовую зарисовку. Это своеобразная развязка в развитии темы. С горькой иронией, сатирически лирический герой рисует здесь картину окончания трудов. Рабочие ничего не получают, потому что каждый «подрядчику должен остался». И когда тот прощает им недоимку, то это вызывает бурное ликование в народе:

Кто-то «ура» закричал. Подхватили
Громче, дружнее, протяжнее… Глядь:
С песней десятники бочку катили…
Тут и ленивый не мог устоять!

Выпряг народ лошадей – и купчину
С криком «ура!» по дороге помчал…
Кажется трудно отрадней картину
Нарисовать, генерал?

В этой части также присутствует антитеза. Подрядчик, «почтенный лабазник», десятники противопоставлены здесь обманутому, терпеливому народу.

Композиционно произведение делится на четыре части. Оно написано четырехстопным дактилем, катренами, рифмовка – перекрестная. Поэт использует различные средства художественной выразительности: эпитеты («ядреный воздух», «в пору прекрасную»), метафору («Вынесет все – и широкую, ясную Грудью дорогу проложит себе…»), сравнение («Лед неокрепший на речке студеной Словно как тающий сахар лежит»), анафору («Едет подрядчик по линии в праздник, Едет работы свои посмотреть»), инверсию «Эту привычку к труду благородную»). Исследователи отмечали многообразие лирических интонаций (повествовательную, разговорную, декламационную) в стихотворении. Однако все они окрашены песенной тональностью. Сцена с изображением мертвецов приближает «Железную дорогу» к балладному жанру. Первая часть напоминает нам пейзажную миниатюру. Словарь и синтаксис произведения нейтральны. Анализируя фонетический строй произведения, отметим наличие аллитерации («Листья поблекнуть еще не успели») и ассонанса («Всюду родимую Русь узнаю…»).

Стихотворение «Железная дорога» было очень популярно среди современников поэта. Одна из причин того – искренность и горячность чувств лирического героя. Как отмечал К. Чуковский, «у Некрасова… в «Железной дороге» и злоба, и сарказм, и нежность, и тоска, и надежда, и каждое чувство огромно, каждое доведено до предела…»